когда-нибудь в его крепости на Нарбоне?
Он не поддался на ее уловку, но путь к интимному общению оставался открытым.
Ваннис качнула головой, показав распущенные волосы во всей красе. Золотые колокольчики, украшавшие заколку, весело звякнули.
— Ни разу. Не мог же Семион позволить, чтобы его супруга оказалась на одной орбите с его официальной фавориткой, — тихо засмеялась она. — Меня бы там даже поместить было некуда.
Брендон криво улыбнулся.
— Меня он однажды взял туда — чтобы поучить дисциплине, как я полагаю. На месте я улизнул от его ищеек и совершил экскурсию. К его громадным апартаментам примыкали другие, точно такие же, и все там — от одежды в шкафу до ароматов тианьги — предназначалось для вас.
Она оперлась подбородком на руку.
— Откуда вам известно, какие запахи я предпочитаю?
— Вы любите особую смесь цветов и пряностей. Я заметил это, когда мы танцевали.
«Неужели я завоевала его так быстро?»
Но он не двигался с места, а рифтер на заднем плане вовсю звенел хрусталем, серебром и фарфором. Значит, она ошиблась?
Ваннис рассеянно провела пальцем по шелковой подушке.
«Ну что ж, переменим тему. Если он хочет интимности, то вернемся к ней».
— А где же он держал свою певицу? В комнате для прислуги?
— Нет. У нее было собственное крыло. Не думаю, что она когда-либо бывала в его покоях. — Небрежные интонации Брендона не поддавались расшифровке. «Сердится? Может, он сам желал эту женщину?»
— Да, Семион любил, чтобы все было на своем месте.
Ваннис целила не в Сару Дармару — она никогда не питала злых чувств к женщине, которую Семион поставил в центр своей личной жизни. Она пробовала оборону Брендона.
Но он, рассеянно глядя вдаль, сказал:
— Вы знали, что Гален хотел жениться па Саре?
— Как? Я знаю, что сначала она была с Галеном, и на Артелионе говорили, что Семион отбил ее у брата. Это всех удивило...
Ваннис умолкла. Сардоническая улыбка Брендона на один тревожный миг напомнила ей его старшего брата.
— Хотя мы никогда не встречались, она была, вероятно, самой красивой женщиной, которую я когда- либо видел на голограммах или лично, а ее голос заставлял забыть о ее лице. Все это вместе взятое наверняка и соблазнило Семиона.
— Она оставалась с ним несколько лет — ни о ком другом, во всяком случае, при дворе не говорили.
— Восемь, — усмехнулся Брендон. — Восемь лет. Семион не славился своими романтическими похождениями, верно?
Этот предмет мало интересовал Ваннис — ее больше занимал подтекст.
— В самом деле, я помню, как бушевал Семион, когда Гален отказался жениться на наследнице Масо — ведь Эренарх лично устроил этот брак.
— Мой мечтатель-братец жил точно в иной вселенной, — кивнул Брендон. — Политика его не интересовала, но обычно он подчинялся планам Эренарха, чтобы его оставили в покое, а Семион принимал это за послушание. Но вот Гален встретил Сару и влюбился в нее. Видимо, он унаследовал отцовскую склонность к моногамии.
Длинные пальцы, рассеянная улыбка. Он умолк, словно ожидая ответа, и Ваннис сказала:
— Поэтому Семион забрал ее себе и увез на Нарбон. Меня это не удивляет.
— Это был убийственно простой способ обеспечить послушание Галена на ближайшие восемь лет, — кивнул Брендон, — и половину из них я думал, как бы ее освободить. — Он говорил очень тихо, все с тем же отсутствующим видом.
Странная манера вести интимную беседу. Впрочем, его брат был еще страннее — и намного опаснее.
Ваннис сказала ему в тон — с той полушутливой небрежностью:
— Вы мечтали спасти Галенову певицу, а я — свою мать.
Нельзя было более изящно перейти от трех мертвых и одной пропавшей без вести к настоящему времени. Теперь он может протянуть ей руку — жалея, сочувственно, страстно, как угодно, — и первый ход будет за ним, если для него это важно. А после разговор пойдет о Брендоне и Ваннис.
Она осталась довольна своими словами и тоном. Подобные переходы — это искусство, и она всегда владела им в совершенстве.
Но, увидев его лицо, она поняла, что неверно рассчитала реплику.
Не то чтобы он сказал или сделал что-то в открытую. Он улыбался, но к нему вернулась вежливость — эта дулуская маска, скрывающая мысли и мотивы. Теперь он уже не снимет ее.
Указав на стол, накрытый рифтером, о котором Ваннис совершенно забыла, он сказал:
— Позавтракаем?
Выбирая среди множества изысканных горячих блюд, Ваннис признала свою неудачу, но отказывалась считать ее поражением. Однако как она в дальнейшем ни расточала улыбки и обаяние — она даже затронула вновь тему умершей певицы, которую любил Гален, — интимное настроение ушло безвозвратно.
С этим ничего нельзя было поделать. Остаток визита прошел в приятных разговорах о том о сем. Она принуждала себя быть занимательной и выяснила, что круг его интересов был весьма широк и что десять лет после своего исключения из Академии он потратил не только на пьянство, наркотики и секс, как казалось со стороны. Ваннис часто объявляла себя знатоком истории, но она с трудом узнавала имена и цитаты, слетавшие у него с языка. Дважды она чувствовала, что он готов затеять спор, но не могла принять вызов из-за недостатка аргументов. Она вывернулась, посетовав на ранний час и на собственную лень, но мысленно отругала себя за невежество.
По правде говоря, она совсем не скучала, хотя и не получила того, за чем пришла, и визит подошел к концу раньше, чем она намеревалась. И снова не произошло ничего явного, никакого знака или сигнала, на который она могла бы сослаться. Просто она снова ощутила присутствие рифтера — который все это время никуда не уходил, — заметила, какое у Брендона терпеливое, но уставшее лицо, и как-то сразу поднялась, сказав, что время идет и она опаздывает в другие места.
Брендон тоже встал, хотя мог не вставать (Семион никогда этого не делал), и улыбнулся, но не стал ее удерживать.
Идя обратно по дорожке, она втянула в себя туманный воздух, невидящими глазами глядя на великолепный сад. Ее мысли вернулись на час назад — она повторяла и анализировала, отказываясь признать чувство сожаления, почти потери, таящееся в глубине сознания.
«Люблю, когда мне бросают вызов, — думала она, сворачивая на более укромную тропинку. — Если бы он сдался сразу, удовольствие было бы наполовину меньше. И я многому научилась за этот первый визит — ведь будут и другие!»
И Ваннис перебирала в уме то, что узнала. Он не глуп. Он тоже не выносил Семиона, а вот среднего брата любил. Он хорошо знает историю, знаком с трудами своих предков, любит музыку — к музыке они возвращались то и дело.
Ему было очень важно освободить возлюбленную своего брата — вот только она, Ваннис, так и не знала почему.
И только закончив свой перечень, она взглянула в лицо сожалению и признала, что никогда еще не встречала такого отпора.
Она задержалась на небольшом пригорке. Ветер шевелил ее платье. Обхватив голые руки повыше локтя, она вспомнила, что сказал Брендон о нарбонском тианьги: «Особая смесь цветов и пряностей».
Она пожалела, что не распознала запахи в анклаве, и поняла, что там их вовсе не было, а двери стояли открытыми в сад и на озеро. Что до того, чем душится Брендон, она была недостаточно близко, чтобы это
