на ноги поставил.
– На уши ты меня поставил, развратник старый! – ударив кулаком, крикнул полковник Комов.
– Ну зачем ты так? Все же у нас хорошо было, чики-чики, душа в душу жили. Я с тебя, Сереженька, даже денег никогда не брал по-настоящему. Так, на мелочевку. В нули выходил, а иногда и себе в убыток.
– А сколько раз я тебя отмазывал, Викентий, ты это забыл?
– Как же, я все помню. Ты, Сережа, хороший человек, только, наверное, враги у тебя завелись.
Смехов рассуждал логично, без эмоций, будто ничего страшного и не случилось, это Комова насторожило. Он смотрел на своего бывшего школьного учителя, на его сверкающий шелковый халат, и в душе у него закипала ярость.
– Ты один, Викентий, знал о моей слабости, ты, и больше никто.
– Почему ты так думаешь, Сережа? И мальчишки знали, и они могли сдать. На какой квартире тебя сняли, где тебя сфотографировали?
– На моей собственной, – сказал Комов, вставая с кресла и хватаясь за бутылку с водкой.
– Вот видишь, на твоей. А мне неизвестно, куда ты ребяток водишь, ни разу ты мне адресочек не назвал. Да я и не интересовался, куда доставлять. Ты их в городе забирал, сам привозил. Я просто говорил, чтобы паренек стоял и ждал с коробкой конфеток в руках у третьего столба или у газетного киоска. Так ведь было? Ты на меня не наезжай, я чист, я ни при чем, – Смехов воздел руки, – я невиновен. Думаю, что ты это понимаешь. Нет смысла мне своих учеников сдавать.
– Тогда кто же сдал? Меня выследили, камеру в квартире установили, все записали.
– Это уж, Сереженька, тебе лучше знать, кто у тебя врагом стал, кому ты дорогу перешел.
– Это не наши сделали.
– Чего хотят, денег?
– Если бы денег, – край стакана стучал о зубы, Комов пил водку мелкими судорожными глотками, боясь поперхнуться.
Смехов наблюдал за ним, покачивая головой. Ему стало не по себе. Он уже представлял, какие неприятности сулит то, что сняли на видео одного из его клиентов, бывшего ученика, а в настоящее время полковника ФСБ. Осторожный Смехов даже никогда не интересовался, в каком отделе, в каком управлении работает Сергей Борисович, чем занимается. И не потому, что не был любопытен, а в целях личной безопасности. «Меньше знаешь, крепче спишь». Связываться с ФСБ Викентий Федорович не хотел. Его мечтой было сделаться невидимым для всех существующих властных структур. Его раздражали контролеры на транспорте, налоговая полиция, ГАИ, милиция – все те, кто может приказывать, указывать и требовать.
– Тебе, Сереженька, хорошо помозговать следует, все взвесить, просчитать. И тогда ты найдешь, кто на тебя наехал, кому выгодно держать тебя за горло и управлять тобой. А мне какая выгода тебя сдавать? Ты, если загремишь, и меня сдашь, а за мной тоже люди числятся, и не маленькие, всякие – разные. Преимущественно состоятельные, я за их репутацию волнуюсь.
– Ты это брось, Викентий, ни за чью репутацию ты не волнуешься. Ты за свою шкуру боишься, за свой бизнес. Но учти, Викентий, ты об этой кассете ничего не знаешь.
– Тебе чайку, Сережа, попить надо, успокоиться. А то ты весь взъерошенный, весь на нервах. И за руль в таком виде лучше не садиться, еще убьешься.
– Не дождетесь.
Глядя в аквариум, Смехов понял, что, разбейся сейчас его бывший ученик на машине, это станет лучшим выходом, единственно удобным и единственно выгодным для всех. От этой крамольной мысли он слегка порозовел и даже засмущался.
Комов выпил еще граммов сто водки и почувствовал, что ему нехорошо. В голове помутилось, выпитое толчками подходило к горлу. Он едва сдержался, зажал рот руками и бросился в ванную комнату. Викентий Федорович прислушивался к шуму воды, к хрипам и стонам своего бывшего ученика.
Наконец Комов вернулся. Он был бледен, лицо мокрое, глаза абсолютно стеклянные и неподвижные.
– Нехорошо тебе, Сереженька? Я же говорил, лучше чайку попей.
– Ничего ты не говорил, пидор старый. Подавай свой чай.
– Сию минуту, все будет готово.
Электрочайник нагрелся в считанные минуты, и Викентий Федорович принес большую чашку круто заваренного чая.
– Попей, дорогой, тебе станет сразу легче.
– Не называй меня «дорогой», – прошипел Комов, беря дрожащими пальцами горячую чашку.
Та чуть не выскользнула из рук, Смехов даже отпрянул в сторону, его халат зашелестел.
– Ты, Викентий, как баба ходишь. Халат напялил, круче, чем у турецкого падишаха. За версту видать, что ты гомик.
– Нравится мне так одеваться, и тебе нравится, когда он на мне. Шелк, знаешь ли, Сереженька, тело ласкает, приятно чувствовать его на себе, и никакой аллергии не вызывает.
– Тут надо думать, как шкуру спасать, а ты про аллергию задвигаешь.
– Думать-то оно, конечно, надо, – Смехов уселся в глубокое кресло, – но и трагедии я пока не вижу.
Прежде вид хозяина квартиры не вызывал у Комова отвращения и позывов рвоты. Смехов казался ему хоть и старым, но соблазнительным. Теперь же полковник прозрел, посмотрел на него глазами настоящего мужчины – зрелище отвратительное: гладенький, холеный мужчина в годах, с бритыми ногами, глаза бегают, пальцы тонкие, абсолютно женские, на руках маникюр, на ногах педикюр. Настоящий извращенец.
«А я чем лучше?» – мысленно задал себе вопрос Комов.
– И я не лучше, – произнес он вслух.
– Ты о чем, Сережа?
– Все о том же, – делая глоток горячего чая, пробурчал полковник ФСБ, – все о том же, Викентий. Если меня накрыли, то и до тебя доберутся, и некому будет тебя прикрыть, отмазать.
– Правду говоришь, Сережа, надо крепко подумать о том, как выходить из тупика.
– Сам меня втянул, а теперь даже подумать не хочешь. И у тебя есть связи.
– Я думаю, очень напряженно думаю, – признался Викентий Федорович и закрыл лицо руками.
Комов смотрел на бледные руки, на два сверкающих перстня. Он уже понимал, Викентий Федорович Смехов в его бедах не повинен, нет смысла старику сдавать полковника ФСБ. И зря он к нему приехал, зря загрузил своими проблемами, напрасно поделился страхами и опасениями.
– Прости меня, Викентий Федорович, – судорожно глотая крепко заваренный чай, сказал Комов, – я просто не в себе. Это случилось так неожиданно, как обухом по голове, и в самый неподходящий момент. Не думал я, что на меня зайдут с такой стороны.
– А надо было думать, дорогой ты мой. Я за пару дней наведу справки по своим каналам, мальчишек прижму; может, кто-то из них тебя сдал.
– Адреса мальчишек, – сказал Комов веско и жестко, – адреса давай.
– Сейчас. Ты все будешь знать, – Смехов потянулся к телефонной трубке, наморщил лоб. Его губы шевелились, произнося цифры, но пальцы на телефонной трубке оставались неподвижными. – Может, не надо сейчас, Сережа, давай подождем до завтра?
– Адреса! – исподлобья глядя на своего бывшего учителя гомика-педофила Смехова, повторил полковник ФСБ. – Ну же, быстрее, Викентий!
Викентий Федорович бросился к книжному шкафу, вытащил томик в коричневой кожаной обложке и, послюнив палец, принялся листать страницы.
– Записывай, Сереженька.
– Я и так запомню.
– Это номер телефона и адрес Андрюши Малышева, ты же на нем попался?
– На нем, – сказал Комов.
Полковник схватил со стола блокнот и дорогую ручку с вечным пером, вырвал листок и, не доверяя
