– ..
– Давайте в конце недели?
– ..
– В семь? Спасибо. Конечно, в семь, – сказала Вера Михайловна и положила трубку. – Что это вы ничего не едите? – она принялась накладывать на тарелку Глеба куски пирога.
Простившись с Верой Михайловной, Глеб сбежал вниз, подошел к машине, осмотрелся по сторонам. Белая «Вольво» с темными стеклами проехала рядом с ним, проехала медленно. Глеб посмотрел на номер, запомнил его. Ничего подозрительного в автомобиле не было, машина как машина, таких в городе тысячи, но что-то заставило Сиверова напрячься, он и сам не мог четко определить что. Просто от машины, проехавшей в нескольких шагах рядом с ним, веяло чем-то недобрым, как от похоронного автобуса с черной полосой.
Сидя у себя за компьютером, Глеб узнал номер машины, узнал, на кого она зарегистрирована. Затем по картотеке МВД узнал и адрес владельца. Но это ему не дало ровным счетом ничего, машина числилась за неким Ивановым Павлом Сергеевичем, проживающим в Крылатском.
Несколько минут Сиверов разглядывал цветную фотографию владельца – за рулем сидел явно не он сам, а затем вновь принялся изучать записи академика Смоленского.
Плановая встреча с генералом Потапчуком была назначена на два часа дня. В это время Глеб обязан был находиться в условленном месте.
В Потапчуке сторонний наблюдатель вряд ли разглядел бы генерала ФСБ. Он выглядел как простой бодрый пенсионер с неплохим достатком: хороший костюм, добротный плащ, густые седые волосы, уложенные старательно и не без изящества. Со стороны "Потапчук напоминал университетского преподавателя: умный взгляд, спокойное лицо, в руках портфель.
Генерал взглянул на часы: было без трех минут два. Отворил тяжелую дверь подъезда и шагнул в полумрак, сухой и теплый. Огромная ребристая батарея парового отопления распростерлась над лестницей и дышала жаром, будто в ней тлели уголья. Над пустой банкой из-под кофе, стоявшей на подоконнике, вился синеватый дымок, кто-то из жильцов подъезда только что курил на лестнице.
«Хороший табак», – подумал Федор Филиппович, поднимаясь по ступеням.
Как и у всякого курильщика, завязавшего с вредной привычкой, у него обострилось обоняние. За дверями квартир шла обычная жизнь, звучала музыка, слышались детские голоса. В последние три дня генерал с удивлением ощутил, что здоровье возвращается к нему. То ли курил он мало, то ли дни выдались спокойные, но сердце уже не шалило, когда Федор Филиппович преодолел последний лестничный пролет.
Потапчук даже не успел прикоснуться к кнопке звонка, а Глеб уже распахнул дверь. Это было удивительно, ведь окна квартиры выходили на другую сторону дома, и видеть то, как генерал входит в подъезд, Сиверов не мог.
Глеб хитро улыбнулся и широким жестом пригласил Потапчука войти.
– Хороший кофе пьешь, – принюхался Федор Филиппович.
Кофеварка свистела, выдувая из своих недр последние капли священного для обоих мужчин напитка.
– Просчитался я, – произнес Сиверов.
– В каком смысле?
– Быстро вы поднялись. Я думал, встречу вас на площадке.
Потапчук повесил плащ на рогатую вешалку и прошел в большую светлую комнату. Ему здесь нравилось. Минимум мебели, много свободного пространства – ходи и думай. За столом Потапчуку думалось плохо, на ковре в кабинете он за годы службы протоптал себе хорошо видимую тропинку.
– Вы человек пунктуальный, и ровно без пятнадцати секунд два часа я открыл дверь.
Простое объяснение повеселило Федора Филипповича. Он даже не успел заметить, как перед ним на столе появилась тонкого фарфора чашечка, до краев наполненная густо заваренным кофе.
Глеб хоть и был любителем почитать, но вне дома книг не держал. Если они появлялись, то непременно были связаны с делом, которым он занимался. От дальнозоркого Потапчука не скрылся притаившийся на верхней полке стеллажа между банками кенийского и колумбийского кофе томик по вирусологии.
– В науку углубился?
– Если бы занимался самогонщиками, изучал бы устройство самогонного аппарата, – абсолютно серьезно сказал Сиверов.
Глеб не торопил Потапчука, хотя по взгляду генерала понял, что кое-что интересное тому удалось узнать.
– Я бы с удовольствием посидел у тебя, Глеб Петрович, с умным человеком всегда приятно поговорить, но сегодня болтать с тобой мы не будем: дела, – и Потапчук открыл портфель.
На этот раз Сиверову предназначалась всего одна бумажка, упакованная в прозрачный пластик.
– Вот список работ Смоленского и его заграничные контакты. Честно признаюсь, не знаю, пригодятся они тебе или нет, ни одного подозрительного из них я не обнаружил. Но это еще не факт. За любым заграничным микробиологом, вирусологом, химиком могут стоять спецслужбы. Я бы на месте американцев или англичан не упустил случая попробовать завербовать Смоленского. Ему была известна добрая половина наших секретов, связанных с химическим и биологическим оружием.
– Но вербовки не было, – разглядывая страничку, сказал Глеб.
– Кто знает? В последнее время контроль за Смоленским был ослаблен. Случалось, он месяцами просиживал в Штатах. Там его и могли обработать.
– Тогда тем более не вижу смысла его убивать. И с нашей стороны все выглядит благополучно. Если человек стремится скрыть свои связи с заграничными спецслужбами, он не станет подолгу сидеть за границей. Все предосудительное люди пытаются спрятать.
– В самом низу странички адрес, – радостно сообщил Потапчук. – Что касалось писанины, то академик не любил работать ни в служебном кабинете, ни дома, ни на даче, у него имелась однокомнатная квартирка.
Сиверов молча загнул низ бумажного листа, оторвал адрес и положил его в пепельницу.
– Я уже знаю о квартире на Ленинградском проспекте. Я беседовал с вдовой ученого. Она разве не сообщила о моем визите в ФСБ?
– Так это был ты? Я уже с ног сбился, разыскивая, журналиста, – изумился Потапчук. Сиверов развел руками.
– Наверное, во мне пропал хороший актер.
– Я думал, ты до нее еще не добрался. И самое последнее, Глеб Петрович, наверное, самое важное… Помнишь, ты просил меня разузнать, что такое биохимическое оружие? Так вот, стоило мне заикнуться об этом в разговоре с военными спецами, те дружно хором стали уверять меня, что никакого биохимического оружия не существует и существовать не может в принципе, что это – опечатка и что в документе речь идет о биологическом оружии. Та же картина в пришедшем на мой запрос ответе из Новосибирского отделения Академии наук. Ребята перестарались с отрицанием, и теперь я уверен: биохимическое оружие существует. Правда, что это за черт, я до сих пор не знаю. Единственное я понял, что у них с этим оружием не все ладно. По-моему, Смоленский уничтожил перед смертью часть собственных разработок.
– Вы представляете себе ученого в трезвом уме, уничтожающего плод работы многих лет? – спросил Сиверов.
– Сжег же Гоголь вторую часть «Мертвых душ».
– Я говорю о человеке в здравом рассудке. Вряд ли такое возможно. Вас наверняка учили в академии искусству анализировать беседу? Звучит многое, но вас интересуют всего две-три фразы, чаще всего оброненные случайно. Из беседы с вдовой покойного я вынес немного, но с уверенностью могу сказать, что Смоленский или готовил самоубийство, или знал, что его попытаются убрать. В таком случае любой человек постарается навести порядок в архивах, уничтожить то, что его может скомпрометировать.
– Нам от этого не легче, – усмехнулся Потапчук. – Чувствую, что американцы не зря вложили деньги в программы Смоленского.
Сиверов задумчиво смотрел поверх головы генерала, и Федору Филипповичу показалось, что кто-то стоит у него за спиной. Он даже обернулся. Ничего особенного – давно не крашенная стена в мелких
