по склону бугра, держа курс на гнилые бараки заброшенного поселка. Склон был покрыт грязными пятнами еще не успевшего растаять снега, и Тянитолкай оставлял за собой цепочку глубоких рыжих следов от налипшей на его сапоги глины. Папиросный дым рваной голубой лентой тянулся из-за его правого плеча и таял в холодном, сыром, очень чистом воздухе. Огромный нож, с которым Тянитолкай давеча развлекался на барже, висел у него на поясе , в потертых меховых ножнах и при каждом шаге похлопывал Тянитолкая по тощему заду.
— Куда это он почесал? — спросил Глеб у Вовчика.
— Проводника искать, — ответил тот, бросив быстрый равнодушный взгляд на удаляющуюся фигуру Тянитолкая. — Места здесь глухие, дикие. Карта — это, конечно, хорошо, но на ней нарисовано далеко не все. Да и пора сейчас не самая подходящая, для прогулок. Лед уже сошел, вот-вот разлив начнется. Без человека, который, все тут знает как свои пять пальцев, можно надолго застрять в какой-нибудь дыре — позади болото, спереди речка, а под ногами — камни да мох…
Он подтянул ремень, которым был закреплен ящик с оружием, и задумчиво похлопал ладонью по зеленой деревянной крышке. На его бородатом, обманчиво простодушном лице появилось выражение глубокой задумчивости.
— А здесь разве живут? — спросил Глеб. — Поселок выглядит совсем заброшенным.
— А? — встрепенулся Вовчик, выходя из ступора. — Чего? А, поселок… Да он и есть заброшенный. Леспромхоз загнулся лет пять назад. Только не спрашивай почему. Леса кругом — мама, не горюй, и нужда в деловой древесине, насколько я понимаю, до сих пор не отпала… Бардак, в общем. Но какие-то люди здесь остались. Черт их знает, что они тут делают.
— Браконьерствуют потихоньку, — предположил Глеб.
Вовчик уставился ему прямо в лицо и некоторое время смотрел не мигая ничего не выражающим взглядом. Глеб выдержал этот взгляд, хотя и не без труда. Он уже привык к тому, что самые невинные вопросы и замечания порой вызывают у Вовчика такую вот странную, ни с чем не сообразную реакцию. Причин к тому могло быть как минимум две: либо развеселый кандидат биологических наук имел какие-то психические отклонения, либо вопросы и замечания Глеба были не такими невинными, какими казались на первый взгляд. Насчет психических отклонений Сиверов здорово сомневался, а насчет невинности своих реплик… Что ж, сам он не видел в своих словах ничего особенного и даже не стремился вкладывать в них какой-то второй смысл, но вот Вовчик, похоже, этот второй смысл угадывал…
— Может, и браконьерствуют, — медленно проговорил Вовчик, отводя от лица Глеба тяжелый, как свинцовая болванка, взгляд. — Скорее всего, браконьерствуют. Что здесь еще делать? Жевать-то хочется! Не рыба, так птица, не птица, так зверь…
— Тигр, например, — предположил Глеб. Вовчик бросил на него быстрый взгляд, тяжело вздохнул и сказал:
— Слушай, композитор, чего тебе неймется? Ты меня прости, Федя, не обижайся, но ведь, если разобраться, твое дело телячье. Скажут грузить — грузи, скажут тащить — тащи, скажут стрелять — стреляй и не спрашивай отчего и почему. Не обиделся?
— А на что тут обижаться? — пожал плечами Глеб. — У меня всю жизнь так — что в армии, что на гражданке. Как сказал один умный человек, не хочешь работать головой — работай руками. А я головой работать — ну просто ненавижу! Я от этого сразу засыпать начинаю, понял? Только, Вовчик, был на свете еще один умный человек, Суворов была его фамилия, слыхал? Так вот, он сказал, что каждый солдат должен знать свой маневр. Вовчик хлопнул Глеба по плечу.
— Вот чудила! Суворов, спору нет, был умный дядька, а вот ты, брат, до него маленько не дотянул. Свой маневр, говоришь? Ну так это вот и есть твой маневр — мешки таскать и держать винтарь под рукой. Ты думаешь, мы зачем сюда пришли — браконьеров вязать? Мы людей искать пришли! Людей, понимаешь? А вот когда найдем, когда разберемся, что тут было и кто виноват, вот тогда… В общем, тогда и посмотрим. Сам понимаешь, все зависит от того, что мы найдем и найдем ли что-нибудь вообще. Но сначала надо найти. А то если мы прямо сейчас, не успев высадиться, начнем следствие проводить, выяснять, кто тут тигрятинкой промышляет да у кого дома на стене шкура полосатая висит, так от нас уже назавтра рожки да ножки останутся. Понял теперь, композитор?
— Чего ж тут не понять, — буркнул Глеб. — Вы все тут начальники, один я у вас дурак.
Краешком глаза он видел, что «солдат Джейн» уже некоторое время стоит поодаль и, делая вид, что изучает карту, внимательно прислушивается к их разговору. Это показалось ему любопытным, тем более что Вовчик настолько увлекся процессом воспитания непутевого работяги, что не заметил присутствия начальницы.
— Да ты и впрямь дурак, братец, — огорченно сказал Вовчик. — Сам же просил объяснить, что к чему, а потом сам же и обиделся!
— Да ладно тебе, — сказал Глеб. — Должность у меня такая — дурацкая. Должен же я ей соответствовать!
— Крученый ты парень, хоть и дурак, — задумчиво произнес Вовчик.
— Хватит болтать, — вмешалась в их беседу «солдат Джейн», сворачивая карту. Глеб про себя отметил, что вмещалась она очень своевременно — как раз тогда, когда разговор по существу закончился и начался пустой треп. — Володя, ты зачем ящик упаковал? Сейчас же распакуйте и раздайте оружие. Молчанов, позаботьтесь о том, чтобы все карабины были заряжены и поставлены на предохранитель. Володя, займись верховыми лошадьми. Проверь все, чтобы потом не тратить время на остановки.
— Не шуми, Женя, сейчас все сделаем, — мягко отозвался Вовчик и кивнул Глебу: — Слыхал, композитор? Давай, снимаем этот гроб!
Вдвоем они ослабили ремни и сняли с лошадиной спины тяжелый ящик. Вовчик отдал Глебу ключ от навесного замка и пошел к верховым лошадям, хотя мог бы этого и не делать: лошадей он седлал собственноручно, и проверять свою собственную работу ему было незачем.
Глеб отпер ящик и откинул деревянную крышку. Внутри, как он и ожидал, лежали четыре скорострельных карабина «сайга» на базе АКМ и уже знакомая ему снайперская винтовка Драгунова. Оцинкованные коробки с патронами, запасные обоймы и даже матерчатые подсумки лежали здесь же; помимо всего этого богатства, в ящике обнаружилась ракетница и коробка патронов к ней. У Слепого немного отлегло от сердца: в глубине души он побаивался обнаружить парочку гранатометов, а может, и ПЗРК — уж очень решительный вид был у «солдата Джейн».
Ракетницу в брезентовой кобуре он отложил в сторонку и, пока суд да дело, принялся снаряжать
