магазины. Зарядив все пять стволов и поставив их на предохранители, он рассовал обоймы по подсумкам. Пока он этим занимался, к нему подошел Гриша, присел на корточки и, покуривая, стал наблюдать за тем, как ловко работает Глеб.
— Пристрелять бы их, — сказал Сиверов, протягивая ему заряженный карабин.
— Не дрейфь, разведка, — ответил Гриша. — Не ты один знаешь, с какой стороны у карабина приклад. Все пристреляно в лучшем виде.
Глеб собрал стволы в охапку, подошел к верховым лошадям и рассовал карабины по седельным кобурам. Лошади, фыркая, неохотно нюхали мертвую прошлогоднюю траву, позванивали сбруей. Под копытами чавкала грязь — верхний слой почвы уже оттаял, превратившись в полужидкую кашу. Заноза, демонстрируя неизбывную вредность характера, пыталась есть снег. Глеб нашел в тюках пустой мешок, сел на оружейный ящик и стал, отрезая от мешка длинные полосы, обматывать ими ствол винтовки.
— Ты чего делаешь, композитор? — поинтересовался у него Вовчик. — Не в разведку идешь!
— Не уверен, — лаконично ответил Глеб. — И вообще, привычка — вторая натура.
— Любопытные у тебя привычки, дружок, — сказал Гриша.
— Вы мне лучше скажите, профессора, чем мы лошадей кормить будем? — спросил Глеб. — В тайге-то, наверное, еще снег лежит. По мешку овса на лошадь — не маловато ли будет?
— Будет день — будет и пища, — туманно ответил Вовчик. — Если что, недельку-другую они у нас и на подножном корме протянут. Жрать захотят — из-под снега выкопают. А там, глядишь, и свежая травка пойдет. Вообще-то, я тоже считаю, что пешочком, без этих скотов, гулять приятнее. Но тогда вьюки на себе переть пришлось бы, да и медленнее пешочком-то…
Молчаливый Гриша кашлянул в кулак и нахмурился. Что-то ему в этом разговоре явно не понравилось, но вот что именно? Глеб заметил, что члены экспедиции как-то очень уж болезненно реагируют на его вопросы — не на все, а исключительно на те, которые так или иначе связаны с организацией и целями похода. Впрочем, это могло объясняться вполне естественными причинами. В конце концов, для них он был просто разнорабочим — то есть, по определению, природным недоумком, с которым не о чем разговаривать. И вот он, этот недоумок, лезет к ученым людям со своими дурацкими вопросами да еще, видите ли, и критикует: чем же мы, дескать, лошадей-то станем кормить? Да не твое дело, чучело! Таскай мешки и сопи в две дырки, вот и весь разговор…
«Точно, — подумал Глеб, накрепко приматывая кусок мешковины к винтовочному стволу обрывком бечевки. — Просто мне давненько не приходилось под дурачка косить, вот и мерещится всякая ерунда с непривычки. Когда вернусь, надо будет предъявить Потапчуку претензии. Как ни крути, а легенду для меня придумывал он на пару со своим Корнеевым, и не Вовчик с Гришей виноваты, что мне внутри этой легенды тесно…»
— Что-то долго Тянитолкая нет, — сказал Вовчик, заметив, как Горобец бросила нетерпеливый взгляд на часы. — Самогон они там пьют, что ли?
«Солдат Джейн» снова, уже не скрываясь, посмотрела на часы, и Глеб заметил, как на скулах у нее вздулись и опали желваки, а глаза нехорошо прищурились. Губы Евгении Игоревны шевельнулись, и Слепой мог бы поклясться, что Горобец была готова отпустить крепкое словечко из тех, которых не отыщешь ни в одном толковом словаре.
Позади них, на реке, взревел двигатель буксира. Все вздрогнули и обернулись. Двигатель сбросил обороты, застучал ровно и глухо. Буксир отошел от пристани, волоча за собой баржу, и начал неуклюже разворачиваться, расталкивая круглым, похожим на лапоть носом звенящие утренние льдинки.
— Тьфу, сволочь, — сказал Вовчик. — Совсем про него забыл.
«Что это с ними сегодня? — подумал Глеб, глядя, как Гриша торопливо прикуривает еще одну сигарету, а „солдат Джейн“ грызет нижнюю губу. Зубы у нее были белые, ровные и крупные. — Почему они все такие нервные?»
— Отвратительное место, — сказала Горобец напряженным голосом. — Я понимаю, почему люди отсюда ушли. Здесь что-то… Что-то не так.
Сиверов огляделся, но не увидел ничего необычного. Местечко, конечно, было унылое, но не настолько, чтобы вывести железобетонную Евгению Игоревну из душевного равновесия. Да и остальные явно были не в своей тарелке, хотя держали себя в руках лучше, чем «солдат Джейн». Потом он вспомнил о пропавшей экспедиции — пропавшей, вероятнее всего, не без помощи местных жителей — и удивился: если уж вы так опасаетесь аборигенов, то зачем было посылать Тянитолкая в поселок одного, пешком и даже без карабина?
Честно говоря, Глебу казалось, что долгое отсутствие Тянитолкая объясняется очень просто: небритый молчун, скорее всего, впустую тратил время, один за другим обследуя покинутые дома в поисках аборигенов. Не было тут никого, давно уже не было. Это чувствовалось по мертвой тишине, царившей вокруг. В таких вот местах прибытие буксира — это же настоящий праздник, повод для народного гуляния. А на берегу пусто, да и над крышами ни одного дымка…
Однако излагать свои соображения по этому поводу Глеб не стал. Пять минут назад ему ясно дали понять, что его дело — помалкивать в тряпочку. Вот он и решил помалкивать, тем более что тот, кто молчит, лучше слышит, о чем говорят другие.
— Господи, да что же это? — почти простонала «солдат Джейн», в третий раз посмотрев на часы. Тогда Глеб не выдержал.
— Давайте я схожу, Евгения Игоревна, — предложил он. — Не волнуйтесь, я аккуратно.
— Нет! — почти выкрикнула Горобец. — Всем оставаться на месте! Будем ждать. «Э, — разочарованно подумал Глеб, — ненадолго же тебя хватило!»
Минут через пять, когда стук дизельного движка окончательно потерялся где-то за излучиной реки, на гребне холма возникли две фигуры. Видно было, что один человек поддерживает другого. Горобец прерывисто вздохнула, Вовчик озадаченно хмыкнул, а Гриша длинно сплюнул в грязь и отвернулся. В первое мгновение Глебу почудилось, что один из этих двоих ранен. Он поднял лежавшую у него на коленях винтовку, посмотрел в прицел и понял, что ошибся.
Один из этих двоих, как и следовало ожидать, был Тянитолкай. Он выглядел целым и невредимым, хотя и очень недовольным. Второй, невысокий щуплый мужичонка в драном ватнике и криво нахлобученном на макушку треухе, не столько шел, сколько волочился рядом, повиснув на Тянитолкае всем своим весом. Он
