каждый вечер — по одной сигарете в сутки, на вечернем привале, после плотного ужина, на сон грядущий. Когда они высадились на ветхой пристани заброшенного поселка, пачка была почти полна, в ней недоставало всего двух или трех сигарет. И вот он курит предпоследнюю, а вокруг по-прежнему ничего не происходит. День за днем мимо проплывают деревья, скалы, ручьи, распадки, буреломы, и седло уже стало привычным, как водительское сиденье «БМВ», и даже непрерывная трескотня Пономарева уже не так раздражает, как в начале пути, и, как в самый первый день, остается непонятным, зачем, чего ради забрался он, Глеб Сиверов, агент по кличке Слепой, в эту дикую глушь. Вокруг на многие километры ни одной живой души — ни кровожадных тигров, ни коварных браконьеров с карабинами и вертолетами, ни членов пропавшей экспедиции, ни даже их трупов…
Тянитолкай потянулся, снял с огня закопченный котелок и осторожно поставил на землю, подперев для надежности сучком. «Солдат Джейн» легко поднялась со своего места, достала кружки, разлила чай и обнесла всех по очереди. Вообще-то, по большому счету ей, начальнику экспедиции, делать это не полагалось. Тем не менее она это делала каждый вечер и каждое утро, и было чертовски приятно получить горячую, пахнущую дымком кружку из рук единственной женщины. В эти редкие минуты «солдат Джейн» ненадолго превращалась просто в Евгению Игоревну — мягкую, симпатичную женщину, стойко переносящую свое горе. Эти чаепития, особенно те, что происходили по вечерам, создавали в зыбком круге света посреди дикой тайги какую-то очень интимную, теплую, почти домашнюю обстановку. Картину портил только проводник Пономарев со своей бесконечной и однообразной трескотней, сводившейся, по сути дела, всего к двум вещам: во-первых, к тому, какой он, Иван Пономарев, непревзойденный охотник и знаток здешних мест, а во-вторых, к тому, что приближаться к Каменному ручью нельзя ни под каким видом, если они не хотят, чтобы их постигла судьба первой экспедиции. Болтовня эта раздражала Глеба, тем более что не содержала в себе конкретной, объективной информации, поддающейся проверке. Однако высказываться на эту тему Слепой избегал, поскольку хорошо понимал: он в этой компании такой же посторонний и неприятный чужак, как и проводник, и терпят его, как и Пономарева, только в силу необходимости.
— Спасибо, Евгения Игоревна, — сказал он, принимая у Горобец горячую алюминиевую кружку.
«Солдат Джейн» с улыбкой кивнула ему и, перешагнув через разлегшегося у самого огня Вовчика, подала чай проводнику.
— Благодарствуй, дочка, — ответил тот и, обхватив кружку грязными костлявыми пятернями, принялся шумно дуть на кипяток. Борода его смешно топорщилась, мутные глазенки выпучились от старательности и поблескивали в свете костра, как кусочки слюды.
— Нет, ты все-таки скажи, дед, почему ты так этого Каменного ручья боишься? — снова пристал к проводнику Вовчик, прихлебывая обжигающий, пахнущий дымом и таежными травами напиток.
— Это кто тут дед? — немедленно вскинулся Пономарев. — Ишь, какой внучонок выискался! Сам бородищу отрастил, как у разбойника, а туда же — дед! Мне, чтоб ты знал, всего-то сорок восемь годочков. Какой я тебе дед?
— Сорок восемь? — изумился Вовчик. — Да, поработала жизнь… Слушай, поехали с нами в Москву! Мы тебя в клинику продадим, где алкоголиков лечат. Тобой там будут пациентов пугать: вот, мол, до чего водка доводит! Знаешь, какие бабки нам за тебя отвалят! Да и ты в накладе не останешься. Зарплату тебе будут в литрах начислять, девочек водить, какие подешевле… А, Ваня? Как тебе такой расклад?
— Володя, — укоризненно сказала Горобец.
— Пардон, увлекся. — Вовчик сменил позу, чтобы удобнее пить чай, и снова повернулся к Пономареву: — Не обижайся, Иван Иваныч. Ты же свой человек, шутки понимаешь. Так расскажи все-таки, что там, на Каменном ручье, за нечистая сила и почему ты ее так боишься. Может, мы тебя послушаем, да и задумаемся: а надо ли, правда, туда идти? А то ты все вокруг да около, а по делу — ни слова. Откуда мы знаем — может, тебе просто ноги бить лень или ты дорогу туда забыл?
Говоря, он подмигнул своим коллегам, постаравшись сделать это незаметно для Пономарева. Однако проводник заметил и опять встопорщился.
— Чего с тобой, нахалом, разговаривать? У тебя ведь одни хахоньки на уме! Опять смеяться станешь, а я тебе, вишь, не клоун. Горобец неожиданно приняла сторону Вовчика.
— Нет, правда, Иван Иванович, — сказала она, усаживаясь между Гришей и Тянитолкаем, — расскажите. Это действительно интересно. Никто не будет смеяться, я вам обещаю.
— Ну, ежели ты обещаешь…
После той безобразной сцены на пристани леспромхоза проводник проникся к «солдату Джейн» пиететом, и теперь она была единственным человеком во всей экспедиции, на которого вздорный мужичонка смотрел снизу вверх и любое приказание которого бросался исполнять со всех ног. Это Глеба не удивляло: «солдат Джейн» показала себя очень неплохим начальником, грамотным, авторитетным и твердым, и приказания свои дважды не повторяла никому, даже безалаберному Вовчику.
— Давай, давай, Ваня, не томи, — подстегнул задумавшегося Пономарева все тот же Вовчик. — Расскажи, откуда в вашей тайге упыри. Или это просто комары-мутанты?
— Сам ты мутант, — с достоинством ответствовал Пономарев и огладил свою бороденку жестом профессионального сказителя. — Ты что же думаешь, — обернувшись к Вовчику, вопросил он для начала, — мы тут, в лесу, совсем дикие, что ли? В бабкины сказки верим, на солнце крестимся, пням кланяемся? Нет, брат, какой на дворе век, нам тоже ведомо. Кабы дело только в сказках было, я бы не боялся. Оно конечно, и сказок про эти места тоже много рассказывали. Хочешь верь, хочешь не верь, а годков двенадцать тому я сам вот так же над этими сказками посмеивался. Да чего там! Я на этом самом Каменном ручье столько раз зверя промышлял, что и не сосчитаешь! Белку там, зайца, — спохватившись, быстро добавил он и бросил на Горобец трусливый взгляд. — Бывало, что и на медведя хаживал, но это редко — раза два, может, три… Я- то в ту пору на охоту просто так, для баловства ходил — в леспромхозе, вишь, работал, покудова это все не началось. Разное про те места болтали, да не всему, про что люди болтают, верить можно.
— Да что болтали-то? — встрял неугомонный Вовчик. — Ты толком говори, хватит туману напускать!
— Не любо — не слушай, — отрезал Пономарев. — А болтали всякое. Старики, особенно которые из местных, сказывали, что тигр — зверь непростой, будто дух в нем какой-то, что ли… Особенно, если он, тигр значит, хоть раз человечины отведал. Ну, про людоеда любому охотнику и без стариковских баек ведомо. Страшный это зверь, ребятки, страшнее некуда. Хитрости у него вдесятеро против обыкновенного, будто он и не зверь вовсе. Силища страшная, огня не боится, и не всякая пуля его берет, потому как живучести он необыкновенной.
— Ага, — сказал Вовчик. — Ну, это нам знакомо. Людоеды — они все такие. Говорят, если человека схарчить, можно получить его силу, хитрость, храбрость… Ум, честь и совесть, в общем.
