— Имя любимой жены, матери его сына и наследника.
— И предполагается, что я должна поразить воображение человека, который выстроил для своей любимой целый город? Должно быть, это непревзойденная женщина! Тогда это просто немыслимо! — заявила девушка.
Аллаэддин-бен-Омар рассмеялся от всего сердца:
— Мы, мавры, непохожи на северян. Мы наслаждаемся красотой во всех ее проявлениях и с радостью приемлем любой дар Аллаха. Никогда в сердце у нас не царит безраздельно одна женщина. Калиф может искренне уважать госпожу Захру, восхищаться ею… Может выстроить для нее целый город. Но это вовсе не значит, что одновременно он не может дарить уважение, восхищение и любовь другим женщинам. Ты самая красивая женщина, какую мне когда-либо приходилось видеть, госпожа Зейнаб. Если будешь умницей — а, по-моему, такова ты и есть, — калиф всем сердцем полюбит тебя.
— А я красива? — хитро прищурившись, спросила вдруг Ома.
Аллаэддин хмыкнул.
— Тебе, голубка моя, вовсе не нужно быть красавицей, — отвечал он, но, заметив ее мрачный взгляд, поспешно прибавил:
— Но для меня ты удивительно хороша. Будь ты еще лучше, калиф мог бы потребовать тебя себе в наложницы. И тогда бедное сердце Аллаэддина-бен-Омара было бы разбито. — Он ласково ущипнул девушку за щечку, она шутливо шлепнула его по руке. «…Что за чудо-девушка, — подумал он. — Какою женой могла бы она стать!..» — А теперь мне пора на пристань — меня ждут дела, — сказал он. — Откройте ставни, если хотите, но не выходите одни на палубу.
Когда он ушел, девушки тут же открыли ставни и выглянули из окна каюты. День был ясный и солнечный, а жара стояла такая, какой им еще не приходилось испытывать. Но веющий с моря легкий бриз приносил облегчение. Они жадно втягивали его ноздрями. Города они видеть не могли: окошко каюты выходило на море. Но специфические запахи витали в воздухе.
— Интересно, сколько нам предстоит еще просидеть в этой духоте? — спросила Ома. — Я пережила плавание лишь потому, что мы не сидели здесь взаперти! Как я скучаю порой по холмам и полям, тем самым, в окрестностях монастыря, где я выросла. А ты тоскуешь по Аллоа, госпожа моя?
Зейнаб покачала головой:
— Нет… Порой еще скучаю по сестре Груочь, но в тот день, когда она венчалась, я потеряла ее навсегда… Больше с Бен Мак-Дун меня ничто не связывает. Мне приятно тепло здешних мест. Как ты думаешь, здесь солнце всегда так ярко светит? С тех пор как мы покинули Эйре, ни разу не было дождя… А вдруг здесь их никогда не бывает. Ома?
— Нет, такого быть не может, — отвечала служанка, — Я успела заметить деревья, цветы… Чтобы расти, им необходим дождь!
— Да… — Зейнаб снова задумалась. Она гадала: когда воротится Карим-аль-Малика? Когда им разрешено будет покинуть корабль? Увидят ли они Алькасабу Малику нынче? Или в другой раз?.. Куда он пропал? Ах, да! Пошел повидать отца — так он, по крайней мере, сказал. Она представила себе отца Карима — наверняка какой-нибудь купец вроде него самого. Карим, должно быть, дает ему деловой отчет. Интересно, какова семья Карима? Он всегда с такой любовью говорил о домашних… Как непохожи они, должно быть, на ее родных…
Карим-аль-Малика брел по прихотливым изгибам городских улочек. Наконец остановился подле маленьких ворот в белой стене. Затем, порывшись в складках необъятных белых одежд, он достал небольшой медный ключ с круглой головкой, отпер им замок и вошел в чудный просторный сад. Воротца, щелкнув, захлопнулись за его спиной — садовник, обихаживающий розовые кусты, вздрогнул и обернулся.
— Господин Карим! Добро пожаловать домой! — сказал садовник с улыбкой.
— Благодарю тебя, Юсуф, — ответил капитан и поспешил к дому. Завидев молодого господина, слуги ласково приветствовали его. А он, в свою очередь, обращался к каждому по имени и очень уважительно. Войдя в дом, он прямиком направился в отцовские покои.
Старик к тому времени уже проснулся. Он принял сына в свои объятия и широко улыбнулся.
— «И-Тимад», как сказали мне, тяжела на плаву. Верно, трюмы ее полны до краев. Славно поторгуем!
Старик был высок и прям, с белыми как снег волосами и черными пронзительными глазами.
— Я прекрасно заработал, отец, но груз здесь ни при чем. — Карим достал из складок одежды тяжелый кошель и бросил его на стол. — То, что я привез, вовсе не на продажу. Донал Рай зафрахтовал мое судно, чтобы доставить сюда его богатые дары кордовскому калифу.
— Отчего же ты не посетил прежде Кордову? — удивился отец.
— Потому что один из даров Донала Рая — прекраснейшая девушка. В ней все дело. Уверяю, отец, ты в жизни не видел такой красоты. Я взялся сделать из нее Рабыню Страсти для калифа. Когда же я справлюсь с этой задачей и преподнесу ее калифу вместе с прочими дарами, я ворочусь домой в Алькасабу Малику уже навсегда, как ты того и хотел. Ты подыщешь мне хорошенькую жену, и она вскоре наплодит тебе внуков…
Благородные черты Хабиба-ибн-Малика озарила улыбка, и он вновь обнял своего младшего сына.
— Аллах воистину велик, он услышал тайную молитву моего сердца! — старик отер с глаз слезы умиления. — Я старею, Карим, и глупею… Но я люблю тебя. Мне всегда хотелось, чтобы вся семья жила вместе. А твоя мать будет без ума от радости!
— От чего это я буду без ума? — в комнату вошла высокая стройная женщина. Завидев его, она вскрикнула:
— Карим! — и раскрыла ему объятия. — Когда ты прибыл, сынок? Я уж боялась, что ты собрался перезимовать в Эйре в обществе этого старого распутника Донала Рая!
— Старый распутник шлет тебе нить дивного жемчуга, мама, и еще одну для госпожи Музны. — Карим лукаво улыбнулся:
— Я только что переступил порог, так что не гневайся, что не зашел к тебе.
Госпожа Алима повернулась к слуге:
— Что стоишь как пень? Принеси нам угощение! Живо! — Потом присела на невысокий стульчик:
— А теперь расскажи о путешествии. Карим. Хабиб, любимый, присядь и ты. Нет, Карим, погоди, не начинай. — Ее синие глаза обратились к рабыне, стоящей поодаль:
— Пригласи сюда госпожу Музну, господина Джафара и господина Айюба, а также дочь мою Инигу. — Потом, повернувшись к Кариму, объяснила:
— Муза всегда задает такие хитрые вопросы, на которые я не в силах ответить, да и твои братья тоже. Лучше будет, если твой рассказ услышим все мы сразу.
Отец и сын расхохотались. Эта женщина была когда-то пленницей, выставленной на продажу на невольничьем рынке в Кордове много лет тому назад. Она была северянкой — от нее Карим и унаследовал синие глаза и светлую кожу. С первого взгляда сердцем Хабиба-ибн-Малика овладела любовь к пленной девушке. С разрешения своей первой жены, госпожи Музны, он женился на Алиме. Она родила ему сперва Джафара, затем Карима, а потом дочь Инигу. Старший сын Хабиба-ибн-Малика Айюб был единственным плодом их союза с первой его женой, госпожой Музной. Судьба оказалась милостивой — женщины очень сдружились между собой.
Госпожа Музна была дочерью богатых родителей-арабов. Она не интересовалась ни домом, ни детьми ни в малейшей степени. Все время свое она посвящала сочинению изысканных стихов — это занятие она предпочитала всем другим, более «земным». Она с радостью приняла в дом Алиму, которая быстренько освоилась в доме и занялась хозяйством и рождением детей. Теперь госпожа Музна беспрепятственно могла отдаться возлюбленной своей поэзии, не утратив при атом статуса первой жены и соответствующих этому званию привилегий.
Домашние собрались за столом. Явилась и величественная Музна. Ее черные волосы уже слегка посеребрила седина, а карие глаза сияли от волнения. Целуя ее гладкую мягкую щечку. Карим в который раз изумился, насколько время милостиво к красоте этой женщины — никто бы, взглянув на нее, не мог и предположить, что ей уже за пятьдесят! Его сестрица Инига с разметавшимися по плечам светлыми, как когда-то у матери, волосами, с радостным визгом кинулась на шею старшему брату.
