– Пошто? Мы со старухой живем на усторонье… к нам нихто не ходит, а мимо нас дорога… по ней на Воронеж возы с солью ездют. Поедут люди, ты пристань к ним, подвезут…
– За постой, дедушко, буду тебе платить!
– Сочтемси-и… хи!… Микола, храни!
Они подживили огонь и улеглись вблизи костра. Сенька сказал, покрываясь кафтаном, кладя на свернутый армяк голову:
– Ночь не спал… коли засну крепко, а лихо какое заслышишь– буди!… За себя и тебя постою…
– Спасибо, дружок, послушаю… Сенька беспечно и крепко уснул.
Утром рано старик разжег ставший тусклым и густо-пепельным заглохший огонь, вскипятил воду, бормоча молитву, посолил и засыпал толокна, потрогал Сеньку, проговорил тихо:
– Григорей, умойся, поешь горячего да погребем… место не близко…
– Ладно, дедушко!
Хорошо Сеньке у старика Наума в древней избушке с соломенным двором на столбах. Седая Дарья, жена Наума, по утрам хлопочет у печки, пахнет печеным и варевом. Сеньке тогда особенно крепко спится. Его старуха зовет сынком. Сенька, чтоб не сердить верующих стариков, садясь за еду, крестился. За столом старик не раз говорил, поглядывая через выдвинутый ставень на дорогу:
– Скоро, я чай, Гришенька, пойдут и соляные обозы, редки они!
– Пождем, дед Наум! Старуха тогда ворчала:
– Чего ты, седой кот, гонишь сынка! Пущай гостит, нам не убытошно…
– Хорошо у вас, бабушка, да сколь не гости, а впереди дорога!
Сенька платил за свой постой и даже помог Науму исполнить давно желанное-купить лошадь. Лошадь у старика издержалась. Хомут и сбруя висели в сенцах избы, затянутые паутиной, а санки с телегой в углу двора, как бы сиротливо жалуясь, стояли оглоблями вверх.
Купив лошадь, Наум, не мешкая, поехал на базар в Саратов и между делом своим исполнил Сенькину просьбу – купил водки. Сенька доверху налил водкой дорожную баклагу:
– В дороге надобна!
– Уж и как еще годится! В пути водка дороже денег. Вишь, время холодает…
Шли дожди… неделю, две, потом стало морозить, но снегу напорошило мало. С проезжей дороги, с пустырей, обложивших дальные слободы Саратова, в сторону Волги несло мерзлым песком, ветер часто разгуливался на ширине. Мерзлый песок сыпал в лицо, ел глаза. По ночам, если играла буря, песок хлестал в ставни избы. Шипело, потрескивало в ставнях и на крыше, в трубе на печи постукивал ставень. Лежа на лавке ночью, Сенька думал: «Панцирь уложил в суму… хорошо ли без него? Боюсь, что он холодить будет».
И вот однажды утром, выйдя на низкое крыльцо избы, Сенька увидал: широкое поле пустырей сплошь побелело от снега. Два дня спустя в избу Наума зашли два рослых мужика в серых жупанах, по виду один моложе и уже в плечах, другой старше и выше ростом.
Покрестились на образа в большой угол; младший сказал, кладя рукавицы с бараньей шапкой на лавку:
– К вам, древние! Будто к Адам да Еве в рай… сколь ни едем, а мимо не проедем…
– Будьте гости!
– Проездом – так гости мы коротки! Вишь, дело – нет ли у вас бражки?
Сенька с Наумом вылезли из-за стола, старуха собирала скатерть. Наум покрестился, закинув бороду на плечо, ответил:
– Не держим, проезжие, хмельных квасов, инако головы кабацкие обижают…
– Коли нет браги, так дайте кваску – нутро промочить… Старуха вышла с ковшом в сени, из жбана нацедила квасу.
Пришлые напились. Старший сидел, а младший стоял, не отходя от дверей. Младшему Наум сказал:
– Ты бы сел, а то быдто бежать собрался. Мы не лихие люди! – и, трогая полу жупана у мужика, прибавил: – Шел бы к печке, вишь, одежа оледенела…
– Не так понял – просолела она!
Наум подмигнул Сеньке. Сенька раскрыл суму, выволок из нее баклагу с водкой:
– А ну, мужи, сажайтесь к столу, водку пить будем.
– Ой ли? То-то с утра в носу зудит! – пошутил младший и, шагнув, подсел к старшему мужику.
– Бабушка, дай чаши!
Дарья поставила на стол четыре оловянные кружки. Кладя кусок хлеба, проворчала:
– Мой кот тоже, я чай, в компанею сядет?
– А то как же? – ухмыльнулся Наум. Сенька налил кружки, а когда выпили, спросил:
– Кто будете?
– Обоз с солью у нас…
