– Нам туда, к черной цитадели. Мы все слышали про преступление, а я слышал еще и про преступника.
– Я тоже, – сказал Ланселот. – Хозяин цитадели. Мы идем против него. Хотя, как мне кажется, мы все пока еще в здравом уме и твердой памяти.
Он вздохнул и стал спускаться первым. Вчера, в сумерках, мы не заметили: влево от кромки обрыва уходила глубокая, поросшая по краю густым кустарником складка склона, по которой под большим, но вполне проходимым уклоном непрерывной, слегка изгибающейся ниткой тянулась тропа. Судя по видимым отсюда ее изгибам, на спуск должно было уйти больше часа.
На спуск ушло четыре часа. Спуск сверху не казался длинным, но сверху он и не был виден весь. По вертикали мы спустились всего метров на шестьсот, но прошагали при этом не меньше восьми или даже десяти километров (во всяком случае, Ланселот сказал «пять-шесть миль», а я уже знал, что в Империи в ходу мили, футы и фунты). Мне хотелось идти рядом с Лестером, потому что в этом новом и странном мире он казался мне единственным проводником и, уж во всяком случае, единственным, кто мог ответить на мои вопросы – а было у меня их довольно много. Однако сразу получилось так, что вперед пошли Като и Святослав, за ними шел Ланселот, за ним – а временами, когда ширина тропы позволяла, рядом с ним – я, а Дик шел довольно далеко сзади, потому что – во-первых – он был не только старше нас всех, он был еще и тяжелее нас всех, и ему было физически довольно трудно спускаться по этой невесть кем и когда проложенной неровной тропе, укрытой от прямого взгляда с равнины то кустарником, то обломками скал, то неожиданным выступом, для обхода которого приходилось не спускаться, а подниматься. Во-вторых же, Ланселот попросил его идти сзади, потому что плазмоган Лестера, как охотничье оружие, якобы обладал большей дальнобойностью и точностью стрельбы, чем оружие ночного разведчика, и Дику предпочтительнее было все время находиться выше нас, чтобы видеть больше и дальше.
Теперь я знал, чем Ланселот вооружен и как называется это оружие – впрочем, название это меня изрядно повеселило: он назывался, строго говоря, пистолет. Это был тяжелый, примерно в два килограмма весом, предмет, который разведчик носил в кобуре под одеждой (почему я сразу его и не увидел). У него не было ствола или рукояти: он надевался на руку и был немного похож на биту для древней игры в священный мяч у индейцев майя. На широком и относительно пологом отрезке тропы мы с Ланселотом немного пообсуждали этот «пистолет». Он имел несколько рабочих частей, насколько я понял. Он мог (на близком расстоянии) давать узконаправленный высокоэнергетический разряд каких-то «микроволн» – я смутно подозревал, что эти волны были как-то связаны с тем шкафчиком под названием «microwave oven», который – я видел – висел над газовой плитой на кухне у американского журналиста Джерри Павича, к которому мы с Серегой Грибакиным тайком бегали несколько дней назад, чтобы посмотреть у него на видео «Blues Brothers». Еще это оружие могло – уже на большем расстоянии – давать разряд в каком-то другом диапазоне: убить таким выстрелом было уже нельзя, но можно было оглушить противника, ввести в состояние шока. Что же до толстого ствола, обрез которого при ближайшем рассмотрении был виден в торцевой части «биты», то это таки был плазмоган – близкобойный, непригодный для точного прицеливания, но зато практически бесшумный и обладающий огромной убойной силой. По каким-то полунамекам в сдержанной, полной недомолвок речи Ланселота я понял, что у него есть при себе и еще какое-то оружие, но уточнять он ничего не стал.
На второй час, когда дорога вдруг пошла круто вниз по почти открытому месту, Дик вдруг предупреждающе свистнул сверху, и мы залегли вдоль тропы. Дик вполголоса сказал сзади:
– На шоссе внизу патруль.
Ланселот буднично сказал – то ли ругнулся, то ли просто констатировал факт:
– Слуги сатаны.
Нельзя сказать, что эти два слова не произвели на меня впечатления. Я смотрел на то, как Ланселот, приникнув к камням, глядит вниз.
– Я могу взглянуть? – спросил я его.
– Не очень высовывайся, – тихо ответил он. – Посмотри.
Я приподнял голову, осторожно выглядывая между стеблями редкой жесткой травы.
Да, внизу было шоссе: раньше я не выделял эту полосу деревьев, явно высаженных искусственно, среди той растительности, что виднелась внизу, под обрывом. Дорога была, вероятнее всего, покрыта не асфальтом, потому что ее полоса практически не выделялась в густой траве; зато выделялось то странное, черное, округлое, похожее на мыльницу, что бесшумно двигалось в сотнях метров от нас, приближаясь сзади – если считать направление «вперед» тем направлением, в котором мы спускались. Видимо, машина?
– Чьи-чьи слуги? – как можно небрежнее переспросил я.
Ланселот повернул голову ко мне.
– Хозяина Цитадели. – Теперь я понял, что оба этих слова здесь пишут с большой буквы. – Некоторые считают его Диаволом, или Сатаной. Неверующие тоже его так иногда называют, но общепринятое его имя – Хозяин. Вероятно, у него есть и личное имя, или имена. Видишь ли, те, кто имеют возможность эти имена узнать, об этом обычно уже никому не рассказывают.
Я смотрел на черную, тяжелую каплю на травяном шоссе внизу. Она уже почти поравнялась с нами.
– Он человек? – осторожно спросил я.
Ланселот опять повернул голову ко мне. Видно было, что он удивлен моей неосведомленностью, но сейчас как раз напоминает сам себе, что я – дикарь, пришелец из далекого прошлого, который ничего ни о чем не знает.
– Нет, он не человек, – терпеливо объяснил разведчик. – Он – Хозяин.
Он некоторое время смотрел вниз. Капля удалялась вперед – туда, где за скалистым отрогом обрывистой стены тяжелой тучей угадывалась громада Цитадели.
– Ну, вроде бы, нас не заметили… Он – последний из Хозяев, по счастью, – сказал Ланселот наконец. – Когда их было много, люди не устояли бы. По счастью, мы с ними разминулись. Он остался один еще тогда, когда на Земле твои и мои предки носили шкуры и делали каменные топоры.
Ланселот замолчал и больше – до самого низа – ничего не говорил о Хозяине, против которого мы должны были идти.
Когда спуск закончился, была уже половина одиннадцатого утра. Есть хотелось зверски. Пить тоже: на пятерых у нас было чуть больше литра воды, и вода эта кончилась еще на середине спуска. Ноги (во всяком случае, лично у меня) дрожали и при неверном шаге подгибались: идти четыре часа подряд, почти без отдыха, да еще почти все время то круто вниз, на полусогнутых, то, наоборот, круто вверх, временами даже цепляясь руками за камни и стволы хилых деревьев, было ничуть не проще, чем вчера – бежать по сырой лесной тропе. Мы некоторое время полежали, блаженно переводя дух, в небольшой рощице странных желтолиственных полукустов-полудеревьев с синей корой узловатых, блестящих стволов, которая скрывала начало (а для нас – конец) приведшей нас сюда тропы. Наконец, даже неприхотливый и молчаливый Ланселот подмигнул Дику:
– Ты обещал харчевню. Далеко это?
– Миль семь, – невозмутимо отозвался камераман.
Все мы разочарованно застонали.
– Но скоро будет автобус, – добавил Лестер.
– Откуда ты знаешь? – спросил его я.
Дик постучал пальцем по нагрудному карману куртки, где он держал свой «блокнот».
– Утром посмотрел в сети расписание, – объяснил он. – Это место, где мы сейчас, где выход с тропы – а это единственная тропа на Красный Обрыв в этих местах – называется Комариная Роща…
– Комаров что-то не слышно, – вставил Святослав.
– Это потому что осень, – невозмутимо отозвался Лестер. – Так вот Комариную Рощу автобус, который ходит по Дороге 22 от Терминала до Локомо, проходит в десять сорок пять. Остановка по требованию. В расписании указано, что ходит он только с 21 октября по 21 апреля, а летом нужно добираться на попутках или на извозчике.
