разнообразными давними связями на Компе, проследил нас до самого офисного комплекса в Брэйн-Сити, и только туда не сумел попасть, а значит – не сумел выяснить, с кем именно мы встречались.
И вот теперь нас ждали в Алеума. Три некродемона с приказом убить, вселенные в тела наемных бойцов, причем не хелиан, которые к смерти и увечьям относятся куда осторожнее людей, а астлинов, потомков давних переселенцев с Ашдола, считавшихся на всей планете самыми страшными рубаками. Три демона ждали нас на рыночной площади, которую мы, направляясь к доктору Хану, никак не могли миновать, и у них был приказ убить. Итак, мы приблизились вплотную если не к раскрытию преступления, то хотя бы к его явным и осязаемым следам. По мнению нашего противника, мы преступили предел дозволенного. Что ж, тем важнее было для нас попасть в Алеума и узнать то, что нам хотели сообщить. Надо было торопиться: почта уходила через пятнадцать минут. Мы вложили мечи в ножны, молча повернулись и побежали по стерне, ориентируясь по тусклому огоньку масляного светильника в распахнутом Фродо заднем окне постоялого двора. Луны за нашей спиной вновь нырнули в облака, будто почуяв, что в их свете пропала нужда. Плешивый шпион так и остался сидеть на осеннем стылом поле.
Почтовый экипаж представлял собой крытый фургончик, нечто вроде арбы на двух огромных деревянных колесах. На передке сидел рослый усатый возница в черном просмоленном плаще, а сзади – свесив ноги – стражник с копьем, спиной опиравшийся на мешки с почтой. Под просмоленным навесом помещались пассажиры – мы трое и какой-то небольшого роста мужичок или, может быть, рослый мальчик (он уже сидел в повозке, когда мы туда забирались, так что лица его в темноте мы не разглядели). Попутчик, подогнув под себя ноги, почти упирался коленями в наши сапоги: мы ютились в тесном пространстве между мешками и возницей, прижавшись спинами к невысокому борту повозки и обхватив колени руками. Снаружи доносились голоса – хозяин постоялого двора на крыльце переговаривался со сменными почтарями. Язык действительно был понятен: если отвлечься от странного произношения и непривычной, какой-то нарочито упрощенной грамматики, эту речь и впрямь можно было принять за линк. Разговор шел обыденный. Почтари пеняли на ранние заморозки и предсказывали, что с холодами поток почты в Алеума и особенно дальше, за горы, должен значительно сократиться. Про нас не говорили: видимо, мы и впрямь сошли за хелиан из других районов планеты, а наша вылазка в поле вслед за плешивым шпионом осталась незамеченной, потому что как раз в это время почтари и хозяин постоялого двора были заняты погрузкой почты. Потом, не попрощавшись с собеседниками, один из почтарей запрыгнул в нашу повозку, усевшись рядом со стражником-копьеносцем, арба качнулась взад-вперед, возница сипло заорал над ухом Реостата, оглушительно щелкнул кнут, запряженные в повозку два бадана противно закрякали, колеса заскрипели, их бронзовые клепки загремели по щебенке, и почта отправилась в Алеума.
Вдруг Фродо в этом отчаянном шуме резким взмахом руки освободил запястье от широкого рукава и поднес браслет к уху. Наклоняться к нему, пытаясь что-нибудь расслышать, было бессмысленно. Фродо слушал около минуты, потом, поднеся браслет к губам, произнес только два слова:
– Спасибо, Стив.
– Сатклифф? – полуспросил-полуответил я.
– Да. Он говорит, все следы ведут сюда. Стив говорил с доктором Ханом, и тот очень обеспокоен, потому что уже знает о засаде. У него есть какие-то люди, он даже кого-то выслал нам навстречу, но он просил Стива прислать нам подкрепление. Лестер и Святослав уже на подходе, Робин и Като час назад вылетели с Компа и послезавтра тоже будут тут.
– Ну вот, – хмыкнул Реостат. – Я же говорил – рубилово будет. А ты – вдвое-ом, вдвое-ом поедем…
И тут я заметил, что из-под капюшона, надвинутого на голову нашего таинственного попутчика, настороженно блестят глаза. Он слушал! Заметив направление моего взгляда, Фродо подтолкнул меня, шепча мне в ухо:
– Шар! Шар достань…
Я извлек из пояса хрустальную ягоду, повернул и едва не вскрикнул от удивления: шар стал ярко- оранжевым!
В первой половине дня уже было по-осеннему холодно. Здесь, в расщелине, утренний воздух был просто ледяным. В роще над нами то и дело принималась громко и неприятно орать незнакомая птица. Со стороны дороги время от времени доносился стук и скрип повозок, щелканье кнутов и недовольное кряканье баданов. Фродо и я сидели на камнях друг напротив друга. Я ковырялся острием меча в земле, прочерчивая кривые линии между камешками. Фродо сосредоточенно молчал. Реостат и Эвис сидели на дереве над нашими головами и переговаривались. Реостат, трясясь от смеха, шепотом рассказывал хелианину какие-то анекдоты, и Эвис то и дело принимался хихикать.
– '…Что таращишься, комара никогда не видел, что ли?' – расслышал я окончание очередной бородатой шутки.
– Хи-хи-хи-хи… – залился Эвис. – Ой! Смотри! Повозка!
Дальнозоркий Реостат с хрустом приподнялся в ветвях.
– Нет, не то. Говоришь, должен быть глаз нарисован? А на этой – солнце.
– Не то…
Мы ждали тех, кто послал Эвиса – кловитов. Кто это были такие, мы пока не очень понимали: на прямые вопросы Эвис отвечал, и отвечал очень подробно, но своеобразие местного произношения и обилие используемой им иносказательной фразеологии делали его ответы маловразумительными. Мы только поняли, что кловиты – самые умные, правдивые и справедливые, что они за Бога и против дьявола, а Клови-учитель – вечно живущий сын Бога, который несет людям добро, и что дьявол – это тьфу, тьфу и еще раз тьфу. Плевался Эвис очень выразительно, сверкая черными глазами и гневно размахивая тощими руками.
Впрочем, главное было ясно: кловизм – какое-то местное религиозное учение, Клови-учитель – его основатель или глава, кловиты каким-то образом связаны с доктором Ханом, а доктор Хан стремился предупредить нас о засаде в Алеума и попросил кловитов о помощи. Как мы понимали теперь, ситуация успела измениться сразу после нашего звонка старому этнографу, и он, опасаясь, что его звонок на наши браслеты-регистры будет засечен или даже перехвачен противником, позвонил Сатклиффу, которому передать нам информацию в защищенном от перехвата и расшифровки виде было значительно проще. Но сначала нам навстречу был выслан Эвис – и, между прочим, добрался он сказочно быстро: мальчишка обмолвился, что выехал из Алеума тогда же, когда мы выехали из Колонии, а от Колонии до Энакоа было в два раза ближе, чем от Энакоа до Алеума. Правда, Эвис скакал верхом, и на многих постоялых дворах братья-кловиты в обход правил снабжали его сменными баданами вне очереди.
Теперь мы, покинув почтовую повозку ранним утром на полдороги до Алеума, ждали некий фургон: на браслет Фродо пришло письменное сообщение, что вслед за нами то ли из Энакоа, то ли из самой Колонии едет какое-то подкрепление. Какое подкрепление, какой фургон – мы пока не понимали.
– А вот, смотри, смотри… Вон едет! – шептал тем временем Эвис над моей головой.
– Там вообще никаких изображений нету, – отвечал Реостат.
Скучающий Фродо в очередной раз попросил:
– Посмотри на шар, а? Может, что-нибудь изменилось?
Я показал ему шар. Полное спокойствие… Фродо вздохнул и кивнул. Я снова начал мечом чертить линии в черном грунте, и тут сверху шумно спрыгнул Реостат.
– Едут! Так, мужики – ноги в руки, пошли!
Опять пошел
Мы сбежали вниз по склону, и теперь вокруг нас со свистом и шорохом расступалась высокая, в рост человека, по-осеннему бурая трава с длинными седыми метелками наверху. Эвис и Реостат впереди нас ломились в ней, как лоси в лесу. Из травы с тревожным писком вспархивали птички. Я поглядывал на нейтрально блестящий шар, он был у меня в левой руке. Трава стала редеть, перед нами открылась дорога, сосновый лес на противоположной ее стороне, вверху было ярко-синее небо с редкими, ослепительно-
