– У вас отпуск? – спросила она светским тоном.
– Да.
Лазарь кивнул так, что смех должен был, казалось, выплеснуться из его глаз.
В одном романе девятнадцатого века про героиню было написано, что она тонная барышня. Глаша не поняла, что это означает, и специально посмотрела в дореволюционном словаре. Оказалось – барышня хорошего тона.
Вот таким тоном тонной барышни она и задавала теперь вопросы.
– Вы приехали в Крым отдыхать? – поинтересовалась она.
– Нет, – уже не просто смеясь, а хохоча глазами, ответил Лазарь. – Я приехал, чтобы увидеть вас.
Он произнес это так, будто ничего удивительного в этом не было. А Глаша от его слов чуть в обруч- озерцо не свалилась.
– Ме-меня?.. – пролепетала она.
– Ну да, – кивнул Лазарь. – Я год в Америке жил, поэтому увидеть вас не мог. А теперь вот временно вернулся. Ваша мама сказала, где вы. А адрес ваших родителей я узнал, потому что вы называли номер вашей школы, и я туда наведался, – предупреждая ее вопросы, добавил он.
Впрочем, вряд ли она стала бы о чем-то спрашивать. Она не способна была ни на какие внятные высказывания.
Она наклонилась к озерцу и погрузила в него лицо. Ей жарко! Да, жарко. Или – она хочет пить. Именно так пусть и думает.
– Мало вам, что чуть тепловой удар не получили, теперь ангину зарабатываете?
Лазарь вынул ее из озерца под мышки, как бестолковую зверушку. Наверное, он был прав насчет ангины. Но все же Глаше стало получше от того, что она окунула голову в холодную воду. Во всяком случае, к ней вернулось самообладание.
– Но ведь я работаю, – сказала она сравнительно спокойным тоном.
– Ну так бросайте работу, – пожал плечами он.
Его слова Глашу уязвили. Он сказал, чтобы она бросала работу, так, словно само собой разумелось, что она должна бросить все, раз он приехал, чтобы ее увидеть.
– Я не могу, – дрожащим от обиды голосом проговорила она.
– Интересно почему?
Он то ли не заметил ее обиды, то ли заметил, но не придал ей значения.
– Потому что пообещала, что буду работать до конца августа, – твердо заявила она.
– Кому пообещали?
– Ну… – Глаша замешкалась.
– Ну кому, кому? Совхозному начальству?
– Однокурсникам. – Она все же нашлась с ответом.
– Ваши однокурсники забыли вас на поле, – жестко заметил Лазарь. – Значит, они-то никаких обязательств перед вами не чувствуют.
– Все равно, – упрямо возразила она. – Это их дело, что они чувствуют. А я обещала.
Его широкие глаза стали сердитыми. Она никогда не видела, чтобы они были такими. Впрочем, она ведь видела его только два раза в жизни. Сегодня – в третий.
– Ладно, – сказал он, глядя на Глашу этими неожиданно сердитыми глазами. Сердце у нее замерло. – Раз вы так полны сельскохозяйственного энтузиазма, завтра будем работать вместе.
– Как вместе? – оторопело спросила она.
– В едином трудовом порыве, – хмыкнул он. И сказал, поднимаясь с травы: – Пойдемте. Вы пообедаете. Я устроюсь куда-нибудь жить. А потом мы с вами поедем на море.
Глаша вспомнила свою вчерашнюю поездку и чуть не вскрикнула: «Не надо на море!» Но, к счастью, не успела вскрикнуть.
«Я поеду на море, – медленно, как облака в небе, проплыли в ее голове его слова. – С ним. С ним!»
Это и было самое главное. То есть это было – единственное. Все остальное не имело значения, и как она могла сразу этого не понять, и что за одурь на нее нашла!.. От жары, не иначе.
– Где же вы устроитесь? – изо всех сил сдерживая счастливый звон в голосе, спросила Глаша. – Ведь август, даже койку не снять.
– Не беспокойтесь, найду, – коротко и по-прежнему сердито ответил он.
И сердитый его голос пронзил ее счастьем.
Глава 12
Глаша была уверена, что на работу с ней Лазарь, конечно, не пойдет. Вернее, она думала, что он уедет той же ночью – так глупо, бессмысленно и бестолково прошел их вечер вдвоем.
Сначала, днем, они долго пытались уехать из Насыпного на какой-нибудь пляж – в поселок Орджоникидзе или в Коктебель. Автобуса не было, машины не останавливались, и солнце палило еще сильнее, чем на поле.
Лазарь стоял рядом с Глашей хмурый и уже не просто сердитый, а злой.
Наконец пришел рейсовый автобус до Коктебеля. Влезли в него с трудом, всю дорогу ехали, стиснутые людьми, притом стиснутые каждый по отдельности, на расстоянии трех метров друг от друга, потом искали свободный клочок пляжа, потом нашли – именно клочок чуть больше носового платка – и уселись на нем, постелив простыню, которую Глаша сняла со своей койки; захватить из Пскова подстилку для пляжа она не догадалась. Галька на пляже была крупная, круглая. Сидеть на простыне было не просто неудобно, а больно.
– Ой, Глаш, ты извини, что мы тебя с работы не забрали! – сказала подошедшая Наташка. Остальные девчонки поглядывали издалека; их любопытные взгляды пробивались сквозь плотную толпу пляжников. – Но мы так поняли, ты с ним уйдешь. – Наташка кивнула на Лазаря. – Он всех спрашивал, где тебя найти.
Лазарь в это время стоял в очереди за кукурузой, которой торговал на другом конце пляжа татарин с завернутой в одеяло огромной кастрюлей.
– Глаш, а он тебе кто? – спросила Наташка. – Парень?
– Дядя двоюродный! – сердито ответила Глаша.
Глупость происходящего и так была очевидна, а тут еще Наташка с дурацкими расспросами!
Наташка обиделась и отошла.
Кукурузы Лазарю не хватило. Когда он возвращался обратно, Глаша отводила от него взгляд. От того, что он был высокий и такой, каких мама называла ладный, нелепость всего происходящего была еще выразительнее. Ради кого ему здесь быть – ради нее, что ли? Да зачем же ему это?!
– Я кукурузы и не хотела… – пробормотала она, когда Лазарь подошел к ее дурацкой, сбившейся на гальке простыне.
Он не ответил – ушел плавать. А Глаше не предложил. Да и сколько можно было что-то ей предлагать?
«Он неправду сказал, что приехал, чтобы меня увидеть, – подумала она. – Он просто отдохнуть. И… и просто так совпало».
Что совпало, с чем – об этом она уже не думала. Ей было стыдно и хотелось плакать.
– Я, конечно, понимал, что вы ребенок, – сказал он уже поздним вечером, проводив Глашу до ее сарая. – Но не предполагал, что до такой степени.
И как ей после этого было думать, что он не уехал той же ночью?
Всю ночь она не спала.
«Я тысячу раз представляла, как мы увидимся. – Ночи под жасминовым кустом вставали в ее памяти
