Глава четвертая,
в которой члены отряда спасаются от кровожадного болота и летают в смерче
На следующее утро солнечного света не было вовсе, лишь самые проворные лучи достигали земли через колышущееся красное марево. О том, где находится солнце, можно было только гадать. Зеленый Дождь превращал луга и поля в озера с торчащими кое-где островками.
Проснувшись и поеживаясь в тоскливой мгле, члены отряда огляделись. Рыбы ушли ранним утром на восток. Оказалось, что отряд находится на краю хлюпающего болота. Вокруг него росли сосны. Родент принялся собирать вещи. Было не известно, сколько им предстояло еще пройти.
Марсупал разминал конечности и прыгал.
— Где солнце? — спросил вдруг Артиодакт.
— За этой краснотой, — хмуро ответил Ланг.
— Как же мы определим, где запад? — растерянно спросил Артиодакт.
Все, кроме Примата, который играл на вновь обретшей голос балалайке, посмотрели на самого умного. Ланг придал лицу выражение глубокой мысли, чтобы оправдать доверие окружающих, но сама глубокая мысль так и не появилась. Затем Ланг принял выражение решительное, но решения вопроса от этого тоже не нашел.
Тогда Родент завалил вещи в сумку к Марсупалу, отряхнул руки и направился мимо остальных вдоль реки.
— Ланг хотел сказать, — проронил он мимоходом, — что запад там, — Родент махнул лапой в сторону, где исчезала река.
— Да-да, — живо согласился Ланг, — именно это я и хотел сказать.
Он обратился к Роденту:
— А ты не помнишь, почему я так хотел сказать?
— Ясное дело, потому что мох на деревьях растет с северной стороны, следовательно, идти надо направо, если стоишь лицом к той стороне, где растет мох.
— М-да, да, — задумчиво произнес Ланг, — если он направо… м-м, то мох на… Как же, как же.
Он еще с секунду подумал.
— Ну, тогда за мной! М-м, где я говорил запад?
— Там, — Родент махнул к деревьям на краю болота.
— Ах да, вспомнил. За… — 'Мной' он не успел крикнуть.
Сквозь струи дождя боковым зрением он увидел, как одна сосна пригнувшись, перебежала открытое пространство, и спряталась за болотной кочкой. Ланг быстро повернул длинноухую голову. Вот еще одна сосна выглянула из-за кочки и, согнувшись и тряся зелеными ветками, пересекла болотистую местность и залегла недалеко от того откоса, где ночевал отряд. Примат еще не успел отойти от сосны у берега, когда к нему медленно и незаметно потянулись ветки дерева.
Ланг знал, что, будучи философом, Примат быстро не прореагирует на Предупреждение. Оставалось найти единственно верное, нужное слово, которое может спасти мыслителя от зеленых лап задумавшего явно нехорошее дерева и Ланг громко крикнул:
— БАЛАЛАЙКА!!!
— Мама! — вскрикнул Примат, схватил в объятия свой инструмент и в три огромной величины нефилософских прыжка оказался рядом с остальными.
Корявые ветви сомкнулись в пустоте.
Теперь уж деревья не пытались скрыть своих дурных намерений, они поднимались из-за кочек, выходили из-за кустов и теснили путников к болоту. Отступать было некуда, сбоку была река.
— Да что ж это за напасть такая, что от нее деревья на приличных людей кидаются! — вознегодовал Родент. Марсупал кружился на одном месте и, как всегда, ничего не замечал.
— В принципе, одним философом больше, — проговорил Примат, — осматривая балалайку, — одним меньше… Хотя, пожалуй, лучше больше.
Тут еще ко всем удовольствиям добавился сильнейший ветер, мечущий зеленые струи с удвоенной силой.
Марсупал продолжал упражняться.
Ланг схватил трепещущие на ветру уши и в этот момент увидел еще более жуткое явление. Вдалеке показался смерч.
— Кто-то блины жарит! — сказал Марсупал, завидев огромную воронку.
— Как бы эти блины нам не достались, — проворчал Родент.
Вдруг Артиодакт подпрыгнул оттого, что кто-то схватил его за ногу. Отскочив, он посмотрел назад. На отряд, аппетитно чмокая и хлюпая, из своего ложа выползало болото.
— Ему-то чего неймется? — проворчал Родент, отступая к реке.
Это было в первый раз за все путешествие, когда у Примата пропала всякая охота играть на своем инструменте.
— Конечно, не важно перед кем ты играешь, но все-таки перед болотом что-то не хочется, — почесал он затылок.
Отряд молча отходил к реке. Марсупал делал петли и круги вокруг членов колонны. Смерч подлетал все ближе. Деревья смыкали свои ряды. К ним с боку, чмокая и посапывая, пристроилось болото. И все они медленно наступали.
— Пожалуй, кто тебя съест, не принципиально, — задумчиво продолжал Примат, — принципиально, чтобы это не сказалось пагубным образом на организме.
— Чьем? Болота?! — ужаснулся Артиодакт.
Тут смерч ворвался на небольшое пространство, все еще свободное от Грозных деревьев и жуткого болота, и ринулся к реке.
На этот раз ум не подвел Ланга.
— Вперед! — крикнул он и первым прыгнул в смерч. Его подхватило, закрутило и унесло наверх. За ним в серую круговерть рванули Артиодакт и Родент. Примату пришлось немного побегать за смерчем, прежде чем нырнуть, потому что тот не стоял на месте и мотался из стороны в сторону. Марсупал вообще ничего не заметил и только удивленно оглядывался, не понимая, куда делись остальные. И деревья уже готовы были схватить его, когда смерч сам метнулся к прыгуну и выхватил того из лап растений. Болото и сосны остались с носом. А путешественники летели на запад вместе со смерчем. Неуклонно продвигаясь к своей цели.
Ланг вообще был склонен к головокружениям, а уж этот полет довел геройского зверька до полной потери ориентации. Он уже не понимал, куда и зачем летит. В голове только застряло то, что Зеленый Дождь — это плохо, и то, что это безобразие надо прекратить.
Родент отличался крепкой нервной системой, и это позволило ему даже в бешеном верчении определить, что летят они, тем не менее, на запад и летят с приличной скоростью.
Артиодакт даже сумел как-то принять позу, в которой он обычно сидел в своем кресле у окна, только он временами стукался о Примата, вертящегося ниже, и тогда приходилось начинать все сначала.
Примат, разумеется, наигрывал на балалайке. Наигрывал он: 'Карусель, Карусель, это радость для нас'. Правда, иногда об него стукался Артиодакт, и тогда приходилось играть все снова.
Марсупал даже в таком неестественном состоянии умудрялся подпрыгивать.
Единственное, что осознавали все без исключения, это то, что кружит их довольно сильно, и что это был первый раз, когда им удалось основательно просохнуть.
А смерч летел через леса и поля, которые становились все некрасивее и ненормальнее. Скоро он влетел в места, где не было уже никакой растительности. Наконец, пейзаж стал настолько унылым, что даже смерч не захотел лететь дальше и, раскидав путешественников в стороны, распался на маленькие
