— О-о! Коммунисты всегда гуманны, мама, — пропела подбежавшая белокурая Гильда, дочка Шнайдера. — Иногда они гуманны даже больше, чем надо! Вы только подумайте: Карц в него стрелял, и он же его защищает. Какое великодушие!
— Да, что же я сижу? — спохватился Шнайдер. — Ведь вы сказали, что у вас нет времени.
Отто пошел к мотоциклу, а Гильда заняла его место рядом с Володей. На ней было домашнее клетчатое платьице, такой же передничек, край которого она держала в руке, и большие, с чужой ноги, башмаки на деревянной подошве. Но даже в таком наряде она была хороша, лишь чуточку полнее, чем обычно бывают немецкие девушки в ее поре. Простотой обращения она сразу располагала к себе.
Гильда отбросила рукой прядь волос, спадавших ей на лицо, и достала из кармана передника большое румяное яблоко.
— Это вам, — сказала она, — а это тебе, — и подала Гансу яблоко из другого кармана. Откусив от третьего и болтая ногами, она вернулась к прерванному разговору: — Мама, разве я не правду говорю, что коммунисты слишком гуманны?
— Не знаю, — отмахнулась мать, — может, господин лейтенант скажет, почему он считает, что Карца не следовало наказать суровее?
— Я просто не знаю более сурового наказания. А вот если вы желаете Карцу добра, тогда, конечно, лучше сослать его в Сибирь. — Шнайдеры удивленно уставились на лейтенанта. — Рыбы, хлеба, мяса и овощей там достаточно, а от мороза найдутся хорошие шубы. И жил бы там ваш Карц, как у Христа за пазухой. Ведь там живут миллионы людей! Так кто из нас защищает Карца — я или вы?
— Постойте, — недоверчиво возразила Гильда. — А вы хорошо знаете, что такое Сибирь? Вы сами откуда?
— Можно сказать, из Сибири... — Володя поперхнулся и перестал говорить, потому что эти слова подействовали на слушателей подобно грому. Гильда испуганно вскинула брови и перестала жевать яблоко, а ее мать отшатнулась от Грохотало и брезгливо проговорила:
— Не может быть! Там живут дикари, там... — она так и не договорила, что еще «там», а Гильда закричала:
— Пропаганда! Пропаганда! Я сама читала о Сибири, там сказано... А когда я училась, нам учитель тоже рассказывал о ней...
— Я не договорил, — поправился Володя, — сам я с Урала, но Урал и Сибирь — рядом, они мало чем отличаются...
— Момэнт! — крикнула Гильда. — А кто ваш отец, кем он работает и где живет? Он коммунист, пропагандист, председатель?
— Нет, — вздохнул Володя, — не коммунист и не председатель. Погиб на войне. А раньше простым колхозником был.
И это сообщение встретили недоверчиво, но потом посыпались вопросы. Шнайдеры спрашивали о самых, казалось бы, известных вещах: какой в Сибири климат, сколько месяцев длится зима; какие растут деревья, есть ли ягоды, грибы; какие звери водятся в сибирских лесах, какая рыба в реках; какие народности живут в Сибири, что они из себя представляют, как одеваются — вопросам не было конца.
Оказалось, что они представляют Сибирь по старинным преданиям и геббельсовским сказкам и ничего не знают о настоящей Сибири.
Окончив ремонт, Отто присел на переднее сиденье мотоцикла, поджег недокуренную сигару и изрек:
— Выходит, Геббельс, размалевывая самыми страшными красками сибирских дикарей, старательно делал дикарей из нас самих. А про колхозы нам говорили такое, что и подумать страшно.
— Нет, а я все-таки не верю, что вы — сын колхозника, — вставила Гильда. — Сибирь, может быть, и правда такая, как вы говорите, но что колхозник — неправда. Пропаганда!
Грохотало засмеялся, а Отто, потирая затылок, глубокомысленно заметил:
— Видишь ли, Гильда, однажды мы им уже не поверили, но от этого Сибирь не пострадала...
— А можно вам задать несколько вопросов? — спросил Володя.
— О, пожалуйста, — откликнулся Отто.
— Какое у вас образование, господин Шнайдер?
— Среднее техническое, — не без гордости ответил он, — но в автомобилях я разбираюсь не хуже любого инженера.
— Я не сомневаюсь в этом, но, получив образование, вы хорошо узнали только машины...
— А человека, да еще сибирского, — перебил Отто, — нам и не полагалось знать, по убеждениям Гитлера и его помощников... В этом не моя вина.
Володя повременил, как бы примериваясь, и обратился со следующим вопросом к Анне:
— Вот вы не можете поверить моим рассказам о Сибири. А мне трудно поверить, что одни взрослые люди в Германии говорили другим взрослым людям, будто не только сибиряки, а вообще русские — это не люди, а дикари, по образу жизни, мыслям и поступкам, что у них даже есть рога?!
Надо было видеть, как эта уже немолодая женщина смутилась, лицо ее покрылось красными пятнами.
— Да, такое было, — твердо, с расстановкой сказала она. — Только никто этому не поверил, потому что наши мужья были на фронте и не видели там рогатых людей. В Германии тоже были русские пленные, и среди них никто не встречал таких. Правда, пропаганда скоро внесла поправку: не вообще русские, а коммунисты — обязательно с рогами.
Гильда, Ганс и Отто весело захохотали, а Анна, отирая с лица пот, закончила:
— Это ведь было в самом начале войны. А потом они скоро совсем об этом замолчали и забыли.
— Вы, конечно, тоже коммунист? — спросила Гильда.
— Нет, — ответил Грохотало, поднявшись со скамьи и направляясь к мотоциклу, — пока еще комсомолец.
— О-о, это все равно! Комсомолец — это маленький коммунист... У вас, наверное, уже рожки прорезались под фуражкой... Бе-ее!
— Гильда! — крикнул на нее отец, но девушка, звонко захохотав, сбила с Володи фуражку и с легкостью серны вскочила на крыльцо, протопала деревянными подошвами по веранде и, захлебываясь от смеха, выглядывала в растворенное окно на кухне.
— Глупая девчонка! — рассердился Отто, а все остальные смеялись от души.
Когда заработал мотор и осталось включить скорость, к лейтенанту подошел Ганс, потянулся к его уху и, чтоб никто не слышал, попросил: — Вы мне когда-нибудь подарите звездочку... когда вам не надо будет?
— Какую? — так же тихо спросил Володя. — Большую или маленькую, как на погоне?
— Большую лучше.
Порывшись в карманах и ничего не найдя, Володя взялся было за козырек фуражки, но Ганс остановил:
— Не надо! Отец увидит — заворчит.
— Вы не станете возражать, если Ганс прокатится со мной на мотоцикле? — спросил Грохотало у Шнайдера, прощаясь с ним.
— Пожалуйста! Только он и так достаточно катается и на мотоциклах и на машинах... А вы обязательно приезжайте еще: очень интересная получилась у нас беседа...
13
Как только дом Шнайдеров скрылся за поворотом, Ганс, подогреваемый, видимо, нетерпением показать, как он умеет ездить, начал просить:
— Разрешите, господин лейтенант, я за руль сяду.
— Но ведь мы так очень далеко уедем.
— Не уедем мы далеко. А если что, так и вернуться недолго.
