Злой город

Нет с ним храброго Пересвета —
Чернеца поразил в поединке
Челибей[38], богатырь басурманский.

Где же знамя Великого князя?
Уж не плещет оно над войсками!
Может, тело Великого князя
Топчут в поле татарские кони?

А Мамай — тот стоит на холме.
Пять князей знатнейших с ним рядом.
По татарскому обыкновенью,
Самый главный начальник не должен
Рисковать драгоценною жизнью:
Он лишь издали смотрит на битву.

Битва радует сердце Мамая:
Хоть и много татарских голов
На засохший ковыль покатилось,
Скоро сломят татары урусов
И, как прежде, хлынут в их землю
Жечь и сечь, надругаться и грабить.

Золочёных шлемов московских
И московских червлёных[39] щитов
Меньше, меньше виднеется в поле.
Лишь осенняя роща сверкает
Золочёной листвой и червлёной.

И не знает Мамай, что в той роще
Притаилось русское войско
И что брат Великого князя
Храбрый князь Владимир Андреевич[40]
Истомился, сидя в засаде,
Исстрадался, глядя на поле,

Где татарская конница гонит,
Топчет, рубит нашу пехоту.
Рядом с ним воевода московский,
Седовласый Дмитрий Михайлович[41].

Не стерпел Владимир Андреевич,
Говорит воеводе с обидой:

— Для того ли мы шли на Мамая,
Чтоб трусливо глазеть из укрытья,
Как безбожные топчут конями,
Рубят саблями ратников наших?

— Потерпи, Владимир Андреевич!
Скоро будет самое время,
Чтоб ударить в спину врагам!

И когда из рощи, как ястребы,
Полетели русские всадники
В тыл татарам, топтавшим пехоту,
Ужаснулся всем сердцем Мамай.

Видя гибель татарского войска,
Он не стал дожидаться, покуда
И его, как курёнка, изловят —
Прочь от страшного места помчался
На своём жеребце белогривом.

Наши гнали татар сорок вёрст,
Надевали проклятых на копья
И тупили мечи о кольчуги.
Мало кто из Мамаевой рати
В Золотую Орду воротился!

То не клик журавлиный над полем
И не рёв олений осенний —
Это князь Владимир Андреевич
Громко в грубы трубить приказал,
Чтоб живые на зов собирались.

И явилось на зов сорок тысяч,
А четыреста тысяч осталось
Возле рек Непрядвы и Дона.
Там лежат они и поныне.

А московского князя искали