Аллье не понадобилось много времени, чтобы уяснить себе особенности научных исследований по физике в те дни в Англии. Больше всего англичане страшились нападения на их остров с неба и с моря. Знать заранее, откуда ринулся враг,— такую задачу поставила обстановка перед английской наукой. И все видные английские физики были нацелены на разработку радара — радиолокационного устройства, оповещающего о приближении к острову самолётов и судов.
А исследования уранового распада отдали тем, кого не сочли возможным привлечь к строжайше засекреченным радарным работам, то есть эмигрантам, не получившим английского подданства и подпавших под статут «нежелательных иностранцев», а также тем, кто, как Халбан и Коварски во Франции, уже обладал британским паспортом, но считался ещё лишённым «британской души».
И получилось, что изучением проблемы ядерной бомбы занимался в Бирмингеме теоретик Рудольф Пайерлс, тот самый Пайерлс, друг русского физика Ландау и муж ленинградки Евгении Канегизер, которого с такой теплотой опекал Резерфорд. А к нему с октября 1939 года присоединился Отто Фриш, уехавший из Копенгагена, и оба они, отстранённые от радарных дел, усердно высчитывали, сколько понадобится чистого урана-235, чтобы стал возможен ядерный взрыв.
В Оксфорде, в Кларендонской лаборатории, третий эмигрант, Франц Симон, физико-химик, тоже не получивший «радарного доверия», задался целью получить тот самый чистый уран-235, который, по теории Бора, делится и медленными, и быстрыми нейтронами, то есть представляет собой идеальную сверхмощную взрывчатку.
Симон намеревался разделить газообразные соединения урана путём многократного просасывания их через пористые перегородки: по идее, молекулы газа, содержащие более лёгкий изотоп урана, должны были быстрее диффундировать через мельчайшие отверстия.
Однажды Симон принёс в лабораторию обыкновенное сито и объявил своим сотрудникам:
— Задача разделения изотопов урана будет полностью решена, когда мы воспользуемся вот таким же ситом, но с маленьким конструктивным усовершенствованием: отверстий в нём должно быть в тысячу раз больше и каждое отверстие в тысячу раз меньше.
«Маленькое» конструктивное усовершенствование оказалось столь сложным делом, что потребовалось несколько лет, пока была изготовлена первая удовлетворительная пористая перегородка.
И, слушая доклад Аллье, руководители английских учёных Джозеф Томсон и Генри Тизард со смущением убедились, что они, поглощённые радаром, слишком малое внимание уделяют урану. Особенное впечатление произвело предупреждение Аллье, что немцы дальше, чем англичане, продвинулись в конструировании урановых реакторов.
— Немцы захватили завод тяжёлой воды в Веморке,— сказал Аллье.— Нам нужно знать, собираются ли они расширить её производство и в каких масштабах.
Англичане разъяснили Аллье, что в Тронгейме у них имеется высококвалифицированный разведчик, прекрасно разбирающийся в производстве тяжёлой воды. Этот тайный агент обещал снабжать англичан подробной информацией о заводе в Веморке, кроме лишь той, что может представить производственный интерес для английских фирм. Он не собирается рисковать жизнью норвежцев ради умножения доходов английских фабрикантов. «Помните, что кровь тяжелее, чем самая тяжёлая вода»,— так чёрным по белому написал агент в Тронгейме.
— Человек с характером! — Аллье усмехнулся. Хорошо знакомый с нравами промышленных заправил, он, как и неведомый ему норвежский агент, считал, что найдётся много коммерсантов, которые постараются выудить важнейшие государственные секреты для личного обогащения.— Но меня в данный момент тревожат немцы в Германии, а не в Норвегии. Вот список немецких учёных, которые занимаются или могут заняться ядерными исследованиями.
Он положил на стол привезённый из Парижа список. Тизард вынул другой список.
— Мы попросили профессора Пайерлса составить доклад о немецких учёных, способных внести существенный вклад в урановые разработки. Сравним оба списка.
В заметке Пайерлса перечислялись: Гейзенберг, Гофман, Флюгге, Вейцзеккер, Маттаух, Виртц, Гейгер, Боте, Флейшман, Клузиус, Дикель, Герц, Хартек и Штеттер.
— Одинаковые списки, оба начинаются с Гейзенберга,— сказал англичанин.— В вашем документе нет только Герца, который у нас фигурирует. Почему, Аллье?
Аллье усмехнулся:
— Профессор Пайерлс сам бежал из Германии, но, видимо, утерял ощущение нацистского духа. У Герца недостаточно чистая арийская кровь. Его к урановым разработкам не допустят.
— Это было бы очень хорошо,— невозмутимо сказал Тизард.— Дело в том, что процесс разделения изотопов урана, разрабатываемый профессором Симоном, основан на работах Герца. Герц мог бы оказаться для немцев полезней других учёных.
— Нужно следить за передвижением и занятием каждого учёного, входящего в наши списки,— продолжал Аллье.— Если их разобьют на группы или соберут вместе, мы будем знать, где и в каких масштабах совершаются ядерные работы. Следовало бы создать в Германии агентурную сеть, специально занимающуюся физиками.
— В Берлине у нас есть один агент,— сказал Тизард.— Настоящий учёный, превосходно осведомлённый человек. Он будет держать нас в курсе дел всех крупных физиков Германии.
— Он знает, чем грозит ему неудача в его работе?
— Он знает, что это не работа, а миссия. Это важнее.
— Но он предупреждён? Гестапо, пытки, гонения на близких в случае провала...
— Он на всё идёт.
— Вы, стало быть, хорошо ему платите?
— Отлично. Оба наших агента — ив Тронгейме, и в Берлине — не имеют причин жаловаться на нашу скупость.
У Аллье было затронуто профессиональное любопытство не только разведчика, но и финансиста. Он задал последний вопрос:
— Разрешите узнать, если не секрет. Вы совершаете оплату в фунтах или рейхсмарках? Или ваших агентов устраивают лишь доллары?
— Ни фунты, ни рейхсмарки, ни доллары,— спокойно сказал англичанин.— Мы платим этим двум агентам благодарностью наших детей, признательностью всего человечества. Только такая плата их устраивает.
Аллье мог это понять...
2. Земля отцов твоих!
В телефоне взволнованный голос Дотри кричал, что немцы форсировали Маас между Намюром и Мезьером. Париж в опасности, нужно спасать уран, нужно спасать тяжёлую воду.
— Перебазируйтесь в Клермон-Ферран. Распоряжения отданы. Действуйте, Жолио!
Жолио вызвал своего заместителя по лаборатории Андре Муре и физиков. Подавленные, слушали своего руководителя Халбан, Коварски и вернувшийся из армии Перрен. Работа с тяжёлой водой дала хорошие результаты, можно было приступать к монтажу первого в мире агрегата, поставляющего атомную энергию. На всём этом теперь ставился крест. Жолио приободрил друзей. Французско-немецкая граница надёжно защищена линией Мажино, а на французско-бельгийской немцев разобьют. Работы не прекращаются, только временно прерываются.
— Отправляйся в Клермон-Ферран,— приказал Жолио своему другу Муре,— и найди там надёжное место для хранения тяжёлой воды и помещение, где мы могли бы возобновить научные исследования. А вы, Ганс,— обратился он к Халбану,— повезёте воду и радий.
Разговор происходил 16 мая. Муре умчался на юг, а в Коллеж де Франс стали готовиться к спешной эвакуации. Вскоре вернувшийся Муре порадовал физиков, что тяжёлую воду удастся спрятать в сейфах отделения Французского банка в Клермон-Ферране в качестве некоего «продукта Зет», а лабораторию
