можно устроить на превосходной вилле Клер-Ложи, где имеется проточная вода на кухне и кое-какое хозяйственное оборудование.
Халбан сам сел за руль, рядом посадил жену с дочкой, один грамм радия спрятал в багажник, чтобы уменьшить опасность от радиации, а в центре машины разместил канистры с драгоценной жидкостью. Дороги были пока свободны от беженцев — мало ещё кто во Франции представлял размеры разразившейся катастрофы. Халбан надеялся, что ему без приключений удастся добраться до Клермон-Ферранского банка.
Но на улицах Мон-Доре, курортного городка недалеко от Клермон-Феррана, Халбана задержали. Его иностранный акцент возбудил подозрения. Загадочного пассажира, упорно не дававшего открывать канистры с чем-то, по-видимому, крайне опасным, привели к отставному генералу, возглавившему военную власть в городке. Генерал безошибочно признал в Халбане немца, а французский паспорт его не убедил. Кому же не известно, что немецкие шпионы отлично снабжены любыми бумагами и деньгами, но вот черты лица, но линию носа, но выговор — нет, это не подделать!
А когда взволнованный физик вытащил из кармана четырёхцветный карандаш, мрачные подозрения отставного вояки превратились в твёрдое убеждение. В газетах писали, что немецкие агенты снабжены пистолетами в форме карандашей. Налицо как раз такой случай! А в канистрах несомненно взрывчатка для подрыва мостов и военных предприятий, вот почему этот опасный тип руками защищает их от посягательства! Генерал арестовал Халбана вместе с семьёй и коварным грузом.
И лишь когда выяснилось в результате телефонных переговоров, что Халбан действительно эвакуируется из Парижа с важным государственным имуществом, а в банке Клермон-Феррана уже ждут отправленный туда ценный «продукт Зет», генерал освободил физика и даже извинился перед ним. И вправду нельзя никому позволить совать нос в препараты с таким страшным названием! Как военный, он мог лишь одобрить стойкость физика.
Халбан вздохнул с облегчением, когда двадцать шесть канистр и радий были наконец погружены в сейфы банка. Но приключения на этом не кончились. Таинственное название принятого на хранение груза действовало на нервы руководителям банка.
Как и генерал в Мон-Доре, они мгновенно уверовали в разрушительную силу «продукта Зет». Им воображалось, что здание банка вот-вот взлетит на воздух. Они настаивали, чтоб их освободили от опасности. Халбан позвонил в Париж. Из Парижа 24 мая опять примчался Муре. На условном языке, непонятном для подслушивающих, он уведомил по телефону Жолио, что для тяжёлой воды найдено место, значительно более надёжное, чем банк.
Этим местом была тюрьма в соседнем городке Риоме. Заключённые с радостью очистили для тяжёлой воды камеру смертников. Халбан поселился рядом с виллой Клер-Ложи и стал подготавливать помещение для работы. 6 июня к нему присоединился Коварски. Вскоре новая лаборатория была готова для продолжения исследований.
Но исследования в ней так и не удалось наладить.
Все первые дни июня Жолио и Муре занимались упаковкой в ящики оборудования и материалов и отправкой их на юг. Эвакуация Коллеж де Франс шла в торопливом, но стройном темпе, и, казалось, её успеют закончить благополучно. Но 10 и 11 июня немцы нанесли новый страшный удар. 12 июня немецкая армия переправилась через Марну.
Париж теперь находился всего в трёх пеших переходах от наступающей гитлеровской армии. Сотрудники лаборатории покинули стены Коллеж де Франс — кто спрятался в своей парижской квартире, кто удирал на юг, кто готовился вообще оставить преданую своими руководителями и разбитую на полях сражений Францию.
Жолио и Муре собрали все важные документы о делении урана, какие можно было захватить с собой. Все остальное с лихорадочной поспешностью сжигалось. Аллье, считавший своим долгом опекать Жолио, предупредил, что не должно остаться никаких следов, которые могли бы навести нацистов на мысль о том, чем занималась лаборатория. И Жолио с Муре не покинули опустевших помещений, пока оставался хоть один не уничтоженный журнал работ, хоть одна подозрительная запись.
После этого Жолио кинулся на квартиру к Полю Ланжевену. Старый физик горбился, скорбно шевелил губами, ещё сильнее клонил голову набок. Странное сходство с пожилым мушкетёром сохранялось, но теперь Ланжевен походил на мушкетёра, у которого выбили из рук шпагу,— обессиленного, подавленного поражением, бесконечно угрюмого.
— Скоро по улицам будут маршировать немцы, учитель!
— Я знаю, мой мальчик. Я постараюсь эвакуироваться в Тулузу. Куда едешь ты?
— В Клермон-Ферран. Не уверен, что останемся там надолго. Ланжевен со слезами на глазах обнял Жолио:
— Поезжай, Фред. Где бы ты ни был, ты будешь служить Франции! Не как те высокопоставленные предатели, которых мы с тобой давно обличаем. Какая низкая измена! Какой удар в спину!
Гигантские облака чёрного дыма от подожжённых нефтехранилищ Руана заволокли небо, когда автомобиль с Жолио, Ирен и их детьми вынесся на окраину Парижа. В нескольких метрах позади мчался на другой машине Муре. Бесчисленные толпы людей, пешие и на машинах, со скарбом в колясках и на спине, тянулись на юг. Власти объявили Париж открытым городом. Париж превратился в опустевший город.
Среди беженцев торопился на юг и Бруно Понтекорво. Ему удалось посадить свою молодую жену Марианну с крохотным сыном на поезд, теперь он догонял их на велосипеде. Понтекорво решил покинуть Францию, и ему удалось осуществить свой план. На границе с Испанией он разыскал жену и сынишку, они пробрались потом в Португалию и из неё в Америку.
В Клермон-Ферране Жолио с Муре попали в обстановку почти довоенной безмятежности. Правда, курортники не дефилировали по вечерним улицам, но и намёка не было на панику, охватившую северные департаменты. Мысль невольно настраивалась на мирный лад. Возможно, немцев остановят в районе Парижа. Хотя бы два месяца спокойной работы — и Франция получила бы столь недостающую ей энергию, которая помогла бы создать перелом в войне!
Вечером 16 июня Жолио и Муре отправились прогуляться по шоссе. Халбан и Коварски остались на вилле Клер-Ложи. Жолио любовался великолепным пейзажем, с наслаждением вдыхал запах сирени и цветущих роз. Немыслимо было поверить среди этой прекрасной природы, что где-то на севере ясное небо заволакивает дым пожарищ и земля содрогается от взрывов.
Внезапно около них остановилась машина. Из неё вылез измученный, как бы весь закоптившийся Жак Аллье. Он отвёл Жолио в сторону.
— Я от Дотри, профессор,— хрипло сказал разведчик.— Париж сдан. Правительство переехало в Бордо. Туда же приказано доставить тяжёлую воду. Все учёные, и вы в том числе, отправляетесь в Англию, чтобы там продолжить исследования.
— Опять бегство,— печально сказал Жолио стоявшему поодаль Муре.
Халбан и Коварски готовили ужин, когда к вилле подошли Жолио и Муре с сотрудником Второго бюро.
Несколько самых тяжёлых минут в своей жизни сидели с поникшими головами французские учёные у стола...
— Поезжайте в Риом за водой, Ганс,— нарушил молчание Жолио.
Халбана сопровождал Аллье. Комендант тюрьмы уже слышал о падении Парижа и переменах в правительстве. Он был из тех, кто готов служить любой власти, лишь бы она была достаточно властной. Он вдруг заупрямился. Пусть ему предъявят официальный военный приказ, тогда лишь он выдаст вверенное его охране имущество.
Аллье вынул пистолет и направил его на тюремщика.
— Приказ в дуле. И вам будет плохо, если он до вас доберётся. Поторапливайтесь, месье!
Перетрухнувший тюремщик велел заключённым перетаскивать канистры с тяжёлой водой в автомобиль.
Халбан и Аллье вернулись в Клермон-Ферран. Остаток вечера прошёл в хлопотах по добыче у властей пропусков и предписаний с печатями. Халбан предчувствовал, что недоразумения вроде того, что произошло в Мон-Доре, теперь могут кончиться не так благополучно.
А когда приготовления к отъезду на рассвете были завершены, Жолио вышел на пустынное шоссе.
