хозяин, забубнил, часто кланяясь.
– М’сир граф…
Я моргнул. На миг мне показалось, что окружающее пространство пронизывают тонкие стеклянные нити. Мелькнуло и исчезло. Бред? Опять выкрутасы моей больной головы? Не знаю.
– Д-да? – я повернулся к Гилберту.
– М’сир граф, я… – наемник замялся, потом не выдержал: – Скажите, правда, что у Лисьего Хвоста одна рука – из железа? Потому что он её себе отрезал? Ну, когда Анджея Мертвого Герцога убивал?!
Я посмотрел на Гилберта. Мальчишка – мальчишкой, даром что шесть поединков.
– П-правда, – сказал я. – Из ж-железа.
Осталось два имени.
Я написал: «Адам Бротиган».
Дакота прочитал вслух. Белобрысый наемник задумался, потом покачал головой.
– Не знаю, м'сир. То есть, я, конечно, слышал об этом рыцаре. А кто не слышал? Он же вместе с Лисьим Хвостом участвовал в Походе героев… А вообще, люди говорят, Бротиган сейчас у инквизиторов – ихний рыцарь-маг, большая шишка.
– А…
– Здесь его нет, – предугадал мой вопрос Гилберт. – Ни у лютецианцев, ни в лагере Ура. Я так думаю, м'сир – про такого человека сразу бы заговорили. Не отсиделся бы. «Солдатская почта» – она надежней любого провидца работает.
Очень жаль, если Адама мне не увидеть. Лучший из боевых магов, что я встречал в жизни. Проклясть недруга, поднять мертвеца или вынуть пулю? Легко. Вот кто разобрался бы с моим заиканием в два счета. И он мой друг – я надеюсь. В отличие, скажем, от…
Я написал еще одно имя. Гилберт задумался. Но я смотрел на другого человека. На Дакоту. По лицу моего «телохранителя» скользнула тень узнавания… исчезла.
«Дэрек Джекоби».
Дакота снова выглядел как недалекий варвар. То ли Белое Перо ему незнаком, то ли Дакота слишком хорошо это скрывает… сволочь! Они меня по наследству передают, что ли?
– Н-на ч-чьей… Р-ри…
– На чьей стороне Ришье? – Гилберт пожал плечами. – Трудно сказать, м’сир.
Я поднял брови.
– Говорят, – продолжал наемник, – тот Лисий Хвост, что у лютецианцев – настоящий.
«Их что, еще и несколько?!»
– Ну да, – правильно истолковал выражение моего лица Гилберт. – У Лютеции есть свой Лисий Хвост, у ихних противников – тоже.
– Д-два, – посчитал я.
– Вообще-то, четверо, – сказал Гилберт, чуть ли не извиняясь.
Четверо? Если бы не сложности с нервным тиком, я бы, пожалуй, присвистнул.
– М’сир граф? – сказал Гилберт. – Я вижу, вы ранены.
Я развел руками. Да уж, не скроешь…
– Моя матушка, – сказал Гилберт, – готовит для меня чудесный бальзам. Этот бальзам исцеляет любые раны. Матушка будет рада, если он поможет и вам, м'сир.
Дакота хмыкнул. Гилберт даже не шелохнулся. Только на щеках проступили красные пятна. На редкость сдержанный юноша. Я бы на его месте и в его возрасте уже вспылил.
Положительно, из парня выйдет толк.
– Т-твоя м-мать – с-с-святая, – сказал я. – Сп-па…
Хорошо, Гилберт Кёльдерер из Аусбурга, я напишу тебе рекомендательное письмо. Скажем, к Лисьему Хвосту. Устроит? Только тебе придется определить, который из них настоящий. Это не так легко, я знаю. Даю подсказку: у настоящего Ришье всегда с собой засушенная голова варварского колдуна. Ты эту голову легко узнаешь – она маленькая, смуглая и у нее скверный характер. В общем, все достаточно просто.
И, конечно, не стоит забывать про шляпу с хвостом лисицы и железную руку.
Глава 10. СОЛДАТ И БАРОН
С верхней галереи спустились двое.
Высокий старик в огромном бархатном берете со страусиным пером. Одет по моде двадцатилетней давности. Синяя куртка и штаны с разрезами, чулки разного цвета, широченные рукава-буфы – так выглядят ветераны Рамбурга и Наола, прошедшие огонь и воду гражданской войны. На боку у старика висит длиннющая рапира.
И с ним была девушка в крестьянской одежде – но не крестьянка. Слишком красивая. Вернее, не так… Слишком ухоженная? Опять нет. Просто очень правильные черты – как у благородной. И хорошая кожа.
Если, конечно, не считать пятна на щеке, похожего на ожог.
Багровое пятно притягивало взгляд. Она, кажется, не сделала даже попытки его припудрить… Это уже становится интересным.
– Папаша, иди сюда! – крикнул тот хриплый, что рассказывал про «благородную войну». – Выпей с нами!.. Вот, держи.
Старик принял глиняную кружку – с достоинством, чопорно, как переодетый епископ. Девушка задержалась у лестницы. В ее глазах была тревога.
– Попробуй, как винцо? – хриплый улыбался.
Старик пригубил. Покатал на языке, презрительно сплюнул.
– Моча больного зомби, – сказал он.
Разговоры вдруг прекратились. Наемники замолчали, пораженные. Нахмуренные брови, ладони на рукоятях ножей и шпаг. Старик, не торопясь, в полной тишине поднес кружку ко рту, начал пить. Допил. Крякнул. Обвел взглядом наемников… протянул кружку хриплому.
– Еще, – велел старик.
Хриплый заржал так, что на глазах у него выступили слезы.
– Ну, папаша! Ну, молодец! Садись-ка сюда, на лучшее место. Эй, вы, сдвиньте задницы – у нас гости!
– Марта, – старик повернулся к девушке, – подойди и ничего не бойся.
Та приблизилась, неуверенно улыбнулась наемникам. Хорошенькая – если поярче ее накрасить и забыть про ожог. Старик посадил спутницу рядом, придвинул ей свою кружку.
– Чрево мессии! – хриплоголосый присвистнул. Кажется, он только сейчас рассмотрел Марту как следует. – Папаша, да у тебя дочка – красотка, каких поискать! Не стыдно и за князя выдать… Да что там князь? За короля выдай! Слышь, папаша? Станешь королевским тестем, будешь как сыр в масле кататься…
– Уговорил, – сказал старик.
Новый взрыв хохота. Солдаты веселились как дети.
– Тогда и про меня не забудь. Ведь кто тебя надоумил?
– Не забуду.
– Ты, главное, папаша, скажи королю: Кловис меня надоумил. Возьми, ваше величество, Кловиса в советники! Скажешь?
– Уж он насоветует! – хмыкнули в толпе.
– Скажу, – пообещал старик. – Вот как подрастет король, так и скажу.
Пауза. Потом до наемников дошло.
– Так ты, папаша, к Джордану Урскому намылился? Вот молодец!
Хриплый смеялся громче всех.
– Уел, папаша, уел! Возьмешь в ученики? Твоим языком бриться можно!
Солдаты загалдели. Король Ура и его регент, прозванный Хорьком – прекрасные мишени для острот. Особенно с тех пор, как Хорек короля решил женить, подыскивая, словно назло, принцесс постарше и подороднее. Последней претендентке было двадцать восемь, что ли? Не помню. Размерами, как пивная бочка. Бедный Джордан! В Уре открыто смеяться над ним как-то остерегались (ну еще бы!), а весь Фронтир надорвал животы.
