Сегодня Ольга вновь чувствовала себя счастливой.
Юбилейный вечер, которому она отдала столько сил, кажется, удался.
15
Расселение квартиры на Подьяческой близилось к завершению. Получилось так, что все жильцы оказались в выигрыше. Татьяне досталась отдельная квартирка в центре. Нелли с сыном переселялись в многонаселенную коммуналку, но теперь у них было две комнаты. Даже пьянчуге Николаю неожиданно привалило счастье. Он переезжал в область, зато получал в свою собственность целый дом и деньги в придачу.
Покупатель жилья на Малой Подьяческой, бизнесмен из Финляндии, уже оплатил стоимость квартиры фирме «Игрек». Даже за вычетом расходов на расселение фирма получила приличную прибыль.
Жильцы были обязаны освободить квартиру до Нового года.
Между жильцами квартиры на Подьяческой не сложилось добрых отношений. Даже между родными – Нелей и Татьяной. Николай же осложнял жизнь обеих сестер. И все же перед разъездом каждый из жильцов ощутил легкое сожаление. Расставаться с насиженным гнездом оказалось нелегко.
Как-никак здесь прошла большая часть их жизни.
А потому предложение Николая устроить прощальную вечеринку и Татьяна, и Нелли охотно поддержали. Вечеринку назначили на конец декабря.
Татьяна позвонила Елене, чтобы пригласить ее на «отвальную». В телефонной трубке отозвался мужской голос. Татьяна сразу узнала взбудораженно-отрывистую интонацию Ефима:
– Алло, да-да, слушаю, – без остановки отбарабанил он.
– Ефим, здравствуй, ты приехал?
– Здравствуйте, с кем я говорю?
– Фима, ты не узнал меня? Это Таня Одинцова с Малой Подьяческой. Ну, вспомнил?
– Танечка, ну конечно же. Как твои дела?
– Спасибо, Фима, нормально. Вот переезжаем.
Расселили нашу коммуналку. Я и звоню, чтобы пригласить Лену и Галину Ивановну на прощальный вечер двадцать пятого декабря. И ты, надеюсь, придешь вместе с Леной? Ты ведь тоже из этого гнезда когда-то вылетел!
– С удовольствием приду, Танюша. Я приехал на Новый год с дочерью повидаться, ну и еще кой-какие дела у меня тут. Правда, Лена, как видно, не очень обрадовалась моему приезду, все больше молчит, – пожаловался он между делом. – Но двадцать пятое – замечательное число, мой день рождения.
С удовольствием отмечу его в последний раз на нашей старой Подьяческой.
– Я очень рада, Фима. А на Лену ты не обижайся, просто вы отвыкли друг от друга. Почаще навещать семейство надо.
– Ну, Татьяна, ты прямо как моя теща заговорила. Оставим эту тему. Я сейчас трубку Аленке передам.
– Я слушаю, – тихо откликнулась Лена, но Татьяна уловила в ее голосе затаенную грусть.
– Леночка, я уже все Ефиму сообщила – мы наш разъезд отмечаем всей квартирой. Приходи попрощаться. И Галине Ивановне передай приглашение, и Женьку можешь захватить, пусть на коммуналку полюбуется, небось и не знает, что это такое.
Приглашение Татьяны оказалось кстати. Обстановка в семье была напряженной. Ефим упорно стремился к примирению, хотя сам же подал заявление на развод (для получения израильского гражданства требовалась определенность). Два года жизни без Елены оказались для него мучительными.
Все прежние обиды представлялись мелкими. Елена не имела мужества сказать мужу решительное «нет». Все-таки он был отцом ее дочери. Елена была уверена только в одном: в Израиль с Ефимом она не поедет. Но, если он пожелает снова жить с ней в Петербурге, вряд ли она прогонит мужа. Словом, положение семьи оставалось зыбким.
Галина Ивановна отказалась ехать прощаться с квартирой. В ее возрасте такие выезды были уже затруднительны. В старую квартиру поехали втроем. Жене мысль посмотреть коммуналку, о которой столько рассказывали родители, понравилась. А в городе уже чувствовалось приближение Нового года. Запасливые горожане несли пахнущие лесом и хвоей елки, перекинув их через плечо. Витрины магазинов сверкали блестками и серебристыми алюминиевыми елками с разноцветными шарами. И гигантские красавицы ели уже появились около крупных универмагов. Получалось, что 25 декабря, дата католического Рождества, хотя и не отмечалась в России, все же попадала в праздничную струю западного ветра. Суббота утверждала право граждан на празднование.
Вот и знакомая Малая Подьяческая, и сцепленный с ней Львиный мост. Ефим достал видеокамеру, которая теперь всегда была с ним, как когда-то фотоаппарат.
– Давайте со львами попрощаемся. – Ефим, припав глазами к видоискателю камеры, нацелил ее на чугунных властителей. Львы гордо сидели на постаментах, а их гривы, припорошенные снегом, казались седыми париками.
Женька с охотой принялась позировать перед камерой, перемещаясь с места на место. Она забралась на тумбу, где сидел один из четырех львов, и пригнулась к его мощным передним лапам. Елена вспомнила свой, почти такой же детский снимок, сделанный тоже Ефимом. Сколько воды в канале утекло с тех пор! Львы, как и прежде, сцепив клыки, удерживали декоративные канаты мостика. «Нет, больше терпеть такое положение невозможно, – обращаясь к собственным мыслям, подумала Елена. – Надо что-то решать. Пора разрубить путы, формально поддерживающие наш брак».
Ефим продолжал съемку. Лена прошла несколько шагов по вздымающейся дуге мостика и в раздумье остановилась посередине. Она вдруг ощутила себя вне жизни: ни на том, ни на этом берегу.
Однако видеокамера, в отличие от фотоаппарата, предпочитала двигающийся объект.
– Ну, помечтала, и хватит, – поторопил ее Ефим, не опуская камеры, – иди вперед, я тебя со спины сниму.
Затем Ефим догнал жену и передал ей камеру: ему хотелось сняться вместе с дочкой. После окончания импровизированных съемок семейство заторопилось по адресу, где их уже ждали бывшие соседи.
Дверь на лестницу оказалась приоткрытой, и из квартиры слышались невнятные возгласы и включенная на полную громкость музыка, звучащая из радиолы. Внутри, однако, был полнейший хаос.
Переезд назначили на следующий день, поэтому квартира напоминала багажный вагон. Сразу при входе, в кухне, громоздились огромные картонные коробки, в которых были сложены кастрюли, посуда и прочий хозяйственный скарб жиличек. Уже упакованные коробки пришлось раскрыть, чтобы достать из них все необходимое для празднования. Эти временно освобожденные кастрюли сейчас весело грелись в лучах синего солнца газовых конфорок. Какие-то незнакомые Елене женщины хлопотали у кастрюль, что-то подсыпая в них и постоянно помешивая ложками.
Сегодня гости, а прежде жильцы квартиры, сняли пальто и сразу разошлись в разные стороны. Елена направилась в «свою», ныне Татьянину, комнату.
Ефима ноги инстинктивно понесли в комнату его детства, где сейчас обитал Николай. Женька последовала за отцом. В комнате Николая сновали какие-то небритые личности в неряшливых, грязноватых свитерах или несвежих белых рубашках. Здесь же был накрыт общий стол, составленный из трех, взятых из других комнат. На месте из всей обстановки прошлого оставалась только давно остывшая белая кафельная печь в углу. Ефим подошел к ней и потер пальцем потускневшую от патины медную заслонку.
Елена, войдя в «свою», Татьянину комнату, с удивлением увидела стоящего посреди нее на стремянке Шурика. Таня поддерживала лестницу за ножки.
Шурик пытался снять с крюка бронзовую люстру, с трудом дотягиваясь до сказочно высокого, пятиметрового потолка. Стеклянный бутон покачивался на длинных цепях, как ложе спящей красавицы. Люстра тоже досталась Татьяне от Ясеневых. Потолки новостроек, куда переехали ее прежние владельцы, были слишком низки для старинного чуда. Но в детстве эта люстра была для Елены маленьким солнцем. Сейчас оно погасло окончательно. Елена вернулась в сегодняшний день. Оказывается, отношения Шурика и Татьяны после институтской вечеринки продолжаются! Помощь его при переезде оказалась весьма кстати для одинокой женщины.
– А где Ефим? – Татьяна повернулась к двери и наконец заметила подругу.
Но тут же, опережая ответ жены, в комнату вошел и сам Ефим, представился и громко поздоровался. На
