контролера на входе.
– Что ты нашла в этой фанатичке? – спросил чуть позже, в гардеробе, Ефим, ожидая, пока Лена переменит сапоги на туфли. – Лучше бы отдали той девушке в кроличьей шубке, что еще у метро билет спрашивала.
Елена сунула изящную узкую ступню в темную туфлю из замши и задумчиво проговорила:
– Я порой думаю, что, может быть, и я когда-нибудь, одинокая и старая, захочу вот так же вырваться из своего одиночества хоть на вечер и также окажусь лишней.
– С чего бы тебе-то быть одинокой? – возразил Ефим. – От тебя самой зависит, попадешь ли ты в ситуацию этой дамочки. Я, кажется, еще не умер. Еще раз говорю, поехали со мной в Израиль, начнем все сначала.
Если не считать этой мелкой размолвки в гардеробе, их разговор был вполне миролюбив. Перед концертом они присели за столик в одном из многочисленных кафе, которые тут и там были разбросаны на всех этажах фойе. Ефим заказал шампанского, и Елена послушно выпила фужер искристого напитка, закусив симпатичной шоколадной конфеткой. Фантик мягко прошуршал в ее тонких пальцах.
Затем послышался сигнал гонга, и номинальные супруги прошли в зал. После вступительных тактов знакомых любимых песен каждый из слушателей погружался в мир собственных воспоминаний. Песни Эдиты взывали к состраданию к женской судьбе, и у некоторых женщин на глазах выступили слезы. Ефим незаметно оглянулся. Рядом вытирала глаза платочком осчастливленная ими пожилая дама. Дальше весьма сурового вида женщина, шевеля губами, чуть слышно подпевала Пьехе: «Если я тебя при-ду-ма-ла, стань та-ким, как я хо-о-чу!»
Музыка сменила темп, и теперь вечно молодая певица с идеальной фигурой и стройными, длинными ногами ритмично приплясывала в такт незамысловатого шлягера о замечательном соседе, день и ночь наигрывающем на трубе. Настроение Ефима улучшилось: он любил задорные мелодии.
Во втором отделении, после антракта, Ефим полностью расслабился, перестал иронизировать над залом и почувствовал легкое волнение, которое, возможно, передалось ему от Елены. Ее щеки чуть зарумянились, глаза были прикрыты. Теперь Пьеха пела о том, как двое безоглядно, «от волны к волне, от тебя ко мне», раскачивались на волнах любви, Ефиму казалось, что эта песня о нем и Елене, об их сумбурных, неустойчивых отношениях и о большой любви, в океан которой они были когда-то погружены. Взглянув снова на Елену, Ефим решил, что и она думает о том же. Елена тоже обратила к нему невидящий взгляд, в котором действительно светилась любовь. Ефиму хотелось обхватить Аленку, прижать ее голову к себе, расцеловать, вырвать из нее признание, что единственный любимый ее человек – это он, Ефим. Наверно, он так бы и поступил, если бы... Если бы был уверен, что мысли и чувства Елены, поднятые песней со дна души, обращены именно к нему.
Затем прозвучали заключительные аккорды и зал взорвался аплодисментами. Елена, полная благодарности к певице, хлопала сильно, неистово. Ефим тоже аплодировал, стряхивая тягостную для себя двухчасовую неподвижность. Затем зрители повалили в гардероб, образовав там немыслимое столпотворение. Чтобы спастись от людского водоворота, Елена предложила мужу присесть на маленький, обтянутый коричневой кожей диванчик без спинки и переждать толчею в гардеробе.
Они сели. Елена, вероятно, еще находилась под воздействием музыки, которая продолжала звучать в фойе из громкоговорителя. Глаза ее, ясные, чистые, широко распахнутые, вновь напомнили Ефиму ту девочку, которая в трудный час его жизни согласилась стать его женой. И тут в какие-то пять минут и произошло объяснение с женой, к которому Ефим готовился два года.
– Ну, как тебе мой новогодний подарок? – спросил Ефим. Он расслабился, был в хорошем настроении.
– Это тебе, Фимочка, прощальный подарок, – ласково возразила Елена. – Будешь вспоминать в далеком Израиле задушевные мелодии самой петербургской певицы в мире. И может быть, вспомнишь обо мне.
Ефим понял, что эта фраза означает решительный отказ Елены ехать с ним. А ведь у него уже затеплилась надежда. Обнадежили Ефима несколько ночей, проведенных в этот приезд с Еленой. Он не знал, что то была последняя ее уступка супружескому долгу.
– Но ты же снова принадлежала мне? – воскликнул он.
Лена покачала головой и усмехнулась:
– Я просто хотела избежать твоих истерик...
– Истерик?! – Ефим возмутился, резко рванув узел галстука, ослабил его. – Какие истерики? Я молчал столько лет, закрывал глаза на твою измену, когда ты думала, что все шито-крыто. И потом... я давно простил тебя.
– Никакой измены не было, – спокойно ответила Елена. – Вся история, дошедшая до тебя через нашу общую подружку Милочку, была ложью с начала и до конца. Как бы то ни было, сейчас нет смысла ворошить старое, наша жизнь не удалась.
Думаю, Фима, пора расставить точки над «i».
Ефим, при всей неопределенности их отношений, все же оказался не готов к столь решительной развязке.
– Но ты любила меня хоть когда-нибудь? – жалобно спросил он.
– Да, – сквозь зубы протолкнула Елена ожидаемые мужем слова.
И Ефим ухватился за это «да», как утопающий за соломинку. Он сбивчиво и торопливо обрушил на Лену свои доводы:
– Аленка, мы с тобой все наладим, вот увидишь. Я тебе все прощу. Я сам виноват перед тобой: первый накренил семейную лодку. Поедем в Израиль.
Там тепло. Там море. Половина населения там говорит по-русски. Ты легко найдешь работу. С твоим дипломом и твоей чудной головкой бегать рекламным агентом просто преступно. Ты же инженер божьей милостью!
– Тебе-то откуда знать, какой я инженер? – прервала хвалебный гимн мужа Елена.
Ефим осекся и замолчал, но затем новая догадка осенила его:
– А может, ты снова с этим типом? – Ефим не желал называть соперника по имени и с подозрением посмотрел на жену, ожидая ответа.
– Я ни с этим, ни с тем. Успокойся, пожалуйста. На-ка расческу, пригладь свои вихры. Во все стороны разлетелись.
Елена вытащила из сумки расческу и заставила мужа причесаться. Он повернулся к почти сплошь зеркальной стене и провел расческой по волосам.
– Хорошо. Если ты сейчас одна, – Ефим возвратил расческу Лене, – то что тебя держит в России?
Только не говори о матери. Вопрос с ней можно решить. Не хочет ехать, пусть остается. Будем навещать, поможем деньгами.
– Деньгами? – Лена удивленно приподняла брови. – Что-то я не видела денежного потока, пока мы с дочерью кувыркались тут без тебя.
Ефим не то дернул головой, не то пожал плечами:
– Это было временное затруднение. Скоро Я получу работу на русскоязычной радиостанции.
– Очень рада за тебя, – отстраненным тоном проговорила Елена. – Но два года без твоей поддержки и меня кое-чему научили. По крайней мере, это достаточный срок, чтобы разобраться в себе. Разумеется, я должна о маме позаботиться, но главное не в ней.
Тут ты прав. Я сама – сама не желаю восстанавливать нашу давно развалившуюся семью.
– Но как же, Лена, давай обсудим...
– Обсудить можно только развод. Пока в нашей стране к адвокатам в таких случаях обращаться не принято. Или в вашей не так?
– В таком случае, – бросил последний козырь Ефим, – я забираю с собой Евгению.
Елена закусила губу. Она знала, что это не пустая угроза. Все время, что Женя готовила себя к жизни в другой стране, Елену не покидала тревога. Она тешила себя одной надеждой: девочка повзрослеет и откажется от своей затеи. Во всяком случае, к такому скорому расставанию с дочкой Елена была не готова. Но Ефим сумел обворожить дочь, как это порой удается отсутствующим в семье отцам. Она бредила его профессией журналиста. Сочувствовала его профессиональным неудачам. Читая его пространные письма, Женя обижалась на мать, что та оставила папу без поддержки. В отличие от Ефима Елена дочке на мужа не
