животе его прицепленная к ремню болталась видеокамера. Татьяна с трудом узнала в представительном, пополневшем мужчине бывшего соседа по квартире и друга детских игр юркого, непоседливого Фимку.
– Встреть я тебя на улице – никогда бы не узнала, – воскликнула Татьяна, – да и то сказать, семнадцать лет прошло с последней встречи!
– А ты все такая же, Танюша, красавица Земфира! – намекая на пушкинскую героиню, страстную цыганку, ввернул комплимент Ефим.
– Так я тебе и поверила, – подбегая к Ефиму, засмеялась Татьяна и протянула ему руку.
Ефим ловко поймал ее двумя руками и, склонив голову, прикоснулся губами к шелковистой коже ее молодых, не обремененных детскими стирками, ладоней.
– Ну и повадки у тебя, как у аристократа, – слегка удивилась Татьяна, не встречавшая в своем кругу обходительных мужчин. – Ты этикету в Иерусалиме обучился?
Елена равнодушно наблюдала за клоунадой, как она называла мужнины штучки. Роль джентльмена он любил играть всегда, еще до своей эмиграции из страны. Пожалуй, ее с самого начала их отношений больше всего раздражала в муже претенциозность поведения, пристрастие к внешним эффектам, подчеркнуто вычурным действиям и движениям. Она-то ясно видела, как не вяжутся «аристократические повадки» мужа с внутренним равнодушием к людям.
Однако женщины обычно восхищались его салонным поведением.
Ефим тем временем включил видеокамеру и, поворачиваясь на пятке, сделал круговой обзор комнаты. Неожиданно в кадре оказалась еще одна молодая женщина, которая только что вошла в комнату с молотком в руках и спросила у сестры, где плоскогубцы. Ею оказалась Неля.
– Узнаешь мою сестрицу, Фима? – спросила Татьяна, когда тот опустил камеру.
– Нелечка! Не может быть! – Удивление Ефима было искренним.
Когда семейство Дворкиных переезжало из квартиры, Неля была совсем девчушкой. Ефим даже помнил розовый шелковый бантик на ее макушке, который он иногда сдергивал шутки ради. И еще он помнил ее золотушный, в болячках, рот. Приучая двенадцатилетнего Ефима мыть руки, родители указывали ему, какими бывают последствия инфекций – болячки соседского ребенка. Зато теперь, в своей взрослой жизни, Ефим мыл руки неукоснительно не только в принятых случаях, но порой и без очевидной причины, удивляя этим окружающих.
Нелли Ефима не узнала и смотрела на него молча.
Целовать ручку, которая держала молоток, было неуместно, и Ефим отделался дежурным комплиментом:
– Нелечка, да ты превратилась в настоящую красавицу!
Тут же Ефим вспомнил, что после поездки в общественном транспорте еще не мыл руки, а скоро садиться за стол. Он извинился и направился в кухню. К его удивлению, раковина была прежняя, похожая на глубокий медно-красный чан. И кран над ней, как и десятилетия назад, по-прежнему подтекал. Ефим крутанул ручку, и из крана полилась вода. Вытекала вода его детства.
Гости успели проголодаться и уже расселись за столом. Ефим протиснулся к нему по узкому проходу.
Место рядом с Еленой было кем-то занято. Он скромно присел за угол стола. Недолгая тишина после первого тоста, нарушаемая лишь стуком вилок о тарелки, сменилась разноголосым гулом. Скоро малознакомые люди разделились на группки, в каждой из которых обсуждались свои интересы.
– Я, ребята, решил ничего с собой не тащить, – важно пояснял своим дворовым дружкам Николай, – на месте всем новым обзаведусь.
– Что, и мебель бросаешь, Колян? – удивлялся расточительности приятеля его друг, столяр ЖЭКа.
– Да, разве это мебель, к... матери. – Николай ткнул ногой колченогий топчан, на котором сейчас сидел и который был его кроватью и диваном одновременно. Кажется, именно дружок-столяр и помог когда-то соорудить это чудо. – Куплю себе там мягкую кушетку с круглыми валиками. У мамани в деревне такая была. Как ты думаешь, есть сейчас в продаже такие кушетки?
– Сейчас все есть, – сухо сказал столяр, обиженный за неуважительное отношение к своему изделию, – была бы «капуста». Купишь у какой-нибудь бабки, их там в деревне много, божьих одуванчиков.
– Зачем Коляну бабка, там и молодуха с кушеточкой найдется на его долю, – возразил другой дружок, как и Николай, грузчик с почтамта.
Да, деньги у Николая теперь имелись. Получив доплату за свою комнату, он сразу разделил солидную пачку купюр на две неравные части. Одну, потолще, зашил в подкладку своего единственного, видавшего виды пальто. Эта заначка была на обзаведение на новом месте. Другая, меньшая часть, предназначенная для прощания с дружками, таяла на глазах. Но завтра – отъезд, и Николай надеялся сохранить заначку нераспечатанной.
Спустя час, когда торжество было в самом разгаре, Лена почувствовала невероятную скуку. Многие места за столом опустели. Гости выходили, заходили вновь, пересаживались на другой конец стола. Когда пластинка заканчивала свое кружение на штыре старенькой радиолы и музыка замолкала, на миг вырывались на свободу живые песни сидевших за столом.
Ефим подсел к жене:
– Помнишь, как мы в этой комнате играли? Вон там, в уголке, был мой столик.
Шум и разудалое веселье не располагало Елену к совместным воспоминаниям.
– Фима, – чуть касаясь его колена, прошептала Елена мужу на ухо, – может, поедем домой? У меня от этого содома голова раскалывается.
– А, что ты говоришь? – переспросил он, окончательно возвращаясь в настоящее.
– Поедем, говорю, домой, – повторила Лена.
Во всеобщем мельтешений уход Дворкиных вполне мог бы остаться незамеченным. Но Ефим посчитал неудобным не попрощаться с хозяевами.
Он разыскал Татьяну, которая сидела с кем-то в полутемной, без люстры, освещаемой лишь коридорной лампочкой, комнате. Ефим разглядел, что мужчина, обнявший Татьяну за талию, был Шурик.
– Танюша! Мы уходим. Желаю тебе счастья на новом месте.
– Что же вы так рано? – Татьяна едва заметным движением сняла руку Шурика со своей спины и чуть отодвинулась от него. Впрочем, хозяйкой вечера, тем более квартиры, Татьяна себя уже не ощущала. Такая же гостья, как и все остальные. Кто уходит чуть раньше, кто на полчаса задержится. Однако по инерции продолжила:
– Посидели бы еще.
– Завтра Ефиму надо в несколько мест поспеть вставать рано, – сослалась на занятость мужа Елена, стоявшая за его спиной. – Так что мы поедем.
Ефим позвал Женьку из коридора, где та по телефону жаловалась какой-то подруге на скучную вечеринку взрослых, и помог надеть жене пальто. Семья Дворкиных-Ясеневых покинула квартиру на Малой Подьяческой теперь уже навсегда. Чугунные стражи остались охранять мост и чужой покой.
16
В последний день года давала традиционный концерт в родном городе знаменитая певица Эдита Пьеха. Ефим, стараясь угодить вкусам Елены, взял три билета. Он рассчитывал, что и Женька пойдет с родителями. Но та скорчила гримасу: ей Пьеха казалась несовременной. Кроме того, время концерта совпадало с выступлением рок-группы, на которое дочь собиралась вместе с друзьями. «Третий лишний!» – пошутил по поводу билета Ефим.
Семейный выход пары имел вполне обещающее начало. Атмосфера праздника витала уже рядом с концертным залом «Октябрьский», где выступала певица.
Легкий, пушистый снег искрился в оранжевой дымке вокруг уличных фонарей. Крупные хлопья его падали на шапки, волосы, ресницы людей, толпящихся на широких ступенях перед входом в зал. Кто-то поджидал друзей и знакомых, кто-то спрашивал лишний билетик. Одиночки встречались редко. Но они особенно страстно желали приобщиться к празднику.
Елена решительно провела Ефима мимо стайки девушек, отдав предпочтение пожилой, худощавой даме в кримпленовом пальто, бывшем в моде лет пятнадцать назад. Осчастливленная Леной женщина не смела поверить в свою удачу.
– Я так вам признательна! Так благодарна! Я обожаю Пьеху! – восклицала дама, следом за Леной минуя
