— Стойте! — закричал Клаус, не успел Олаф коснуться клавиш. — Это неправильно! Не бывает слов, которые так пишутся!
— Какая разница, как пишется? При чем здесь олафография? — взвился Граф Олаф.
— Очень большая! — возразил Клаус. — Скажите, из-за какого оружия вы остались сиротой, и я вам все сам напечатаю!
Граф Олаф улыбнулся Клаусу медленной улыбкой, от которой Бодлеры вздрогнули.
— Скажу, конечно, — произнёс он. — Отравленные дротики.
Клаус взглянул на сестёр и в угрюмом молчании напечатал: «О-Т-Р-А-В-Л-Е-Н-Н-Ы-Е-Д-Р-О-Т-И-К-И», отчего замок начал тихонько жужжать. Граф Олаф, сверкая глазами, смотрел на затрепетавшие провода, которые протянулись к краям двери, ведущей в прачечную.
— Работает, — заметил он и провёл языком по гнилым зубам. — Сахарница так близко, что у меня уже сладко во рту!
Клаус вытащил из кармана записную книжку и несколько минут внимательно её просматривал. Затем он повернулся к судье Штраус.
— Дайте мне, пожалуйста, эту книгу, — попросил он, показав на труд Джерома Скволора. — Третье словосочетание — это знаменитый непостижимый вопрос в самом известном романе Ричарда Райта. Ричард Райт — американский романист реалистического направления, сочинения которого посвящены расовой дискриминации. Скорее всего во всеобщей истории несправедливости должны быть цитаты из его романов.
— Не будешь же ты читать всю эту томину! — испугался Граф Олаф. — Толпа нас найдёт, не успеешь ты дойти до конца первой главы!
— Посмотрю в указателе, — ответил Клаус, — как я делал в библиотеке Тёти Жозефины, когда мы расшифровали её записку и обнаружили её убежище.
— Мне всегда было интересно, как тебе это удалось, — сказал Олаф, и прозвучало это так, словно он восхищался исследовательскими способностями среднего Бодлера. А указатель, как вам, не сомневаюсь, известно, — это список всего, что содержится в книге, со ссылками на те места, где об этом можно прочитать.
— Райт Ричард, — прочитал Клаус. — Непостижимый вопрос в романе «Родной сын», страница пятьсот восемьдесят один.
— Значит, на пятьсот восемьдесят первой странице, — объяснил Граф Олаф, что было совершенно излишне, а это здесь означает «Не было нужно никому из находившихся в коридоре».
Клаус поспешно пролистал книгу до нужной страницы и быстро её просмотрел, поблёскивая глазами из-под очков.
— Нашёл, — сказал он вполголоса. — И правда, очень интересный вопрос.
— Интересный-шминтересный! — завопил Граф Олаф. — А ну печатай!
Клаус улыбнулся и забарабанил по клавишам. Его сестры подошли поближе, и каждая положила руку брату на плечо.
— А почему? — спросила Солнышко.
— Солнышко права, — кивнула Вайолет. — Почему ты решил пустить Графа Олафа в прачечную?
Средний Бодлер напечатал последнее слово — это было слово «Н-Е-Б-О-С-К-Р-Е-Б-Ы» — и посмотрел на сестёр.
— Так ведь сахарницы там нет, — сказал он и распахнул дверь.
— Чего? — заорал Олаф. — Как это нет? Есть!
— К сожалению, Олаф прав, — сказала судья Штраус. — Вы же слышали, что сказал Дьюи. Когда ворон подобьют из гарпунного ружья, они упадут на липучку для птиц и уронят сахарницу в трубу…
— Якобы, — хитро усмехнулся Клаус.
— Хватит городить чушь! — закричал Граф Олаф, потрясая гарпунным ружьём, и зашагал в прачечную. Однако почти сразу же стало ясно, что средний Бодлер говорил правду. Прачечная отеля «Развязка» была очень маленькая, и помещалось в ней всего лишь несколько стиральных и сушильных машин, груды грязного постельного белья и несколько пластмассовых бутылок, в которых, по всей видимости, хранилось некоторое количество крайне горючих химикалий, как и говорил Дьюи. В углу, под потолком, виднелась толстая металлическая труба, по которой пар из машин выходил наружу, но не было никаких признаков того, что сахарница попала в эту металлическую трубу и вывалилась на деревянный пол прачечной. Граф Олаф с хриплым яростным рёвом принялся открывать и тут же захлопывать дверцы стиральных и сушильных машин, а потом подхватил груду грязного постельного белья и раскидал её по полу.
— Где она? — прорычал он, и из свирепо перекошенного рта полетели брызги слюны. — Где сахарница?!
— Тайна, — ответил Клаус. — Тайна, которую Дьюи Денуман унёс в могилу.
Граф Олаф развернулся лицом к бодлеровским сиротам, которым никогда ещё не доводилось видеть его таким страшным. Никогда ещё не сверкали так ярко его глаза, и никогда ещё улыбка его не была такой извращённой — здесь это слово означает «Отмеченной столь сильной жаждой зла, что это казалось нездоровым». И при этом лицо его напоминало лицо Дьюи Денумана, когда он тонул, словно злоба негодяя причиняла ему самому ужасную боль.
— Он будет не последним волонтёром, которому суждено погибнуть сегодня, — произнёс Граф кошмарным шёпотом. — Я уничтожу в этом отеле всех до единого, и плевать мне на сахарницу. Я выпущу медузообразный мицелий, и все разом, и волонтёры, и негодяи, испустят дух в страшных мучениях. Союзники подводили меня не реже, чем враги, и мне не терпится от них избавиться. А тогда я столкну с крыши лодку и уплыву вместе с…
— Лодку с крыши сталкивать нельзя, — сказала Вайолет. — Она разобьётся из-за силы тяжести.
— Кажется, пора вносить силу тяжести в список моих врагов, — пробормотал Олаф.
— Я сниму вам лодку с крыши, — спокойно продолжала Вайолет, и брат с сестрой уставились на неё в ужасе. Судья Штраус поглядела на неё в изумлении. Даже Граф Олаф казался несколько озадаченным.
— Правда? — спросил он.
— Конечно, — сказала Вайолет. — Все идёт именно так, как вы говорили, Граф Олаф. Благородные люди подвели нас все, как один. У нас нет причин не помочь вам сбежать.
— Вайолет! — воскликнули Клаус и Солнышко, охваченные одним ужасом на двоих.
— Не надо! — воскликнула судья Штраус, которой пришлось переживать своё изумление в одиночку.
Граф Олаф все ещё выглядел несколько озадаченным, однако лишь поглядел на старшую Бодлер и пожал плечами.
— Ладно, — сказал он. — И что тебе для этого нужно?
— Несколько грязных простыней, — сказала Вайолет. — Я свяжу их вместе и сделаю парашютный тормоз, как в Мёртвых Горах, когда я остановила летевший с горы фургон.
— Мне всегда было интересно, как тебе это удалось, — сказал Олаф, и прозвучало это так, словно он восхищался изобретательскими способностями старшей Бодлер.
Вайолет вошла в прачечную и подобрала с пола несколько простыней, стараясь выбрать почище.
— Пойдём на крышу, — тихо сказала она. Брат с сестрой подошли к ней поближе, и каждый положил руку ей на плечо.
— А почему? — спросила Солнышко.
— Солнышко права, — кивнул Клаус. — Почему ты помогаешь Графу Олафу сбежать?
Старшая Бодлер посмотрела сначала на охапку простыней, а затем на брата с сестрой.
— Так ведь он возьмёт нас с собой, — сказала она.
— И с чего вдруг? — поинтересовался Олаф.
