— Салам алейкум, — поздоровался нарком. — Могу я узнать, с кем имею дело?
— Ва алейкум салам. Я полковник гестапо Осман-Губе, — холодно, не вставая, ответил гестаповец.
Джавотхан смотрел молча, тяжело и брезгливо.
— Это мой друг, — скосил глаза Осман-Губе.
— Салам алейкум, Джавотхан, — узнал, укололся о молчание старика Гачиев. — Вы мне очень нужны, господин полковник.
— Говорите.
— Я всегда был против Советской власти! Сталинские, бериевские свиньи грызли мой народ. Я старался облегчить ему жизнь, помогал бежать в горы, выдавал наши оперативные разработки, подставлял под пули чекистов. Вам подтвердят это многие, кто бежал с моей помощью в горы и теперь служит у вас. Я ждал генерального наступления фюрера. Теперь, когда вы прибыли на помощь нашей борьбе с большевизмом…
— Не стройте из себя идейного борца, — сухо отсек великолепное начало полковник. Нарком явно выучил его наизусть. — Левой рукой вы помогали бандитам, правой — обирали их. У вашей борьбы с Советской властью совсем не идейная подкладка. Она из ассигнаций и золота.
— Ноя…
— Если точнее, вы — крыса, бежите с тонущего корабля. Но, в отличие от некоторых моих агентов, вы — опоздавшая крыса. У вас сильно подмоченная репутация.
— Не понимаю, господин полковник. Я давно искал с вами встречи…
— Вы оскорбились? О, это вызывает озабоченность. Значит, вы не хотите назвать вещи своими именами, а это порочная черта в характеристике моих агентов. Вы ведь пришли, чтобы стать им? Или я ошибаюсь?
— Вы исключительно правы, господин Осман-Губе, — судорожно глотнул Гачиев и показательно лег под гусеницы гестаповских выводов.
— Не будем терять время. Вы явились только для того, чтобы заверить нас в своей преданности фюреру?
— Мы готовили это больше месяца, — вынул из планшетки и подал сложенный лист Гачиев.
Осман-Губе развернул его.
— Фамилии… Адреса… Что это?
— Это те, кого нужно арестовать в первую очередь, когда ваши войска войдут в Грозный. Триста шестьдесят человек, главные прихлебатели Советов.
— И все? — поднял глаза полковник. — Такой список у нас уже есть. Но он гораздо длиннее. Что еще?
— Попробую достать схемы партизанских баз и фамилии командиров. Валла-билла, это очень трудно, господин полковник. С первого раза не получилось, партизанскими отрядами занимался сам секретарь обкома Иванов и еще два-три лица.
— Не получилось? Тогда зачем вы здесь?
Паника вовсю уже резвилась в наркоме. Эта бестия выжимала пот из-под мышек, подергивалась в тике кожа под глазом. Его так старательно продуманный план с привлечением старшего лейтенанта Колесникова и некоторых начальников райотделов НКВД, его убежденность в своей незаменимости для Германии грубо, хамски попирал скелет в пятнистом комбинезоне.
Оставался у наркома один-единственный последний козырь, который упал в руки только сегодня. Недаром подкармливал, создавал сладкую жизнь своему радисту, когда тот работал с радистами Серова и Аврамова. Приказом Серова нарком был командирован на неопределенное время в горы для координации работы истребительных отрядов, и теперь все распоряжения и шифровки центра шли мимо него. Но, слава Аллаху, там осталось недремлющее око своего радиста.
— Сегодня отдан приказ двум самым большим истребительным отрядам двигаться в район Махкетов, к Агиштинской горе. Кроме того, девятая милицейская дивизия выставила крупные заслоны на всех подступах к Грозному. Готовится оборона против восстания, — с размахом и треском шлепнул свой засаленный козырь нарком перед немцем. Вгляделся в него, начал оттаивать, задышал бурно. Достал-таки вурдалака!
— Какова численность отрядов?
— Около двухсот бойцов. Усилены дополнительным вооружением.
— С этого надо было начинать, Гачиев, — раздраженно бросил Осман-Губе.
Оглянулся: на тахте кашлянул, неожиданно подал голос Джавотхан:
— Что ты станешь делать, Салман, если немцы не возьмут Кавказ?
Нарком резко развернулся к старику:
— Как это — не возьмут? Господин полковник, зачем такие вопросы?
— Это хороший вопрос, — досадливо, но с интересом сказал гестаповец. Не вовремя возник давний соратник.
— Что значит не возьмут?! Великая Германия взяла Европу, половину России, стоит на Тереке, под Сталинградом. Осталось немного! Я буду всегда предан идеям фюрера! Хочу приносить пользу…
— Сядь и напиши это, — тускло велел Джавотхан.
— Господин полковник, это провокация! Кто он такой, зачем лезет?
— Это не провокация, а нормальные отношения между хозяином и агентом. Джавотхан опередил меня. Взять ручку и писать!
— Что… писать? — стал гнуться под сокрушительным напором Гачиев.
— Расписка. Я, Салман Гачиев, пожизненно обязуюсь работать на немецкую разведку в лице полковника гестапо Осман-Губе, — стал диктовать полковник. — Кроме принесенных мною списков подлежащих уничтожению совслужащих и большевиков, сведений об истребительных отрядах, обязуюсь доставить планы и схемы размещения партизанских баз на территории Чечено-Ингушетии. Подпись.
— Господин полковник, я же добровольно… Зачем так? Я и без расписки!
Осман-Губе наблюдал спокойно и холодно — привык. Сколько таких прошло перед ним. Некоторые вели себя достойно — те, кому биологически чуждыми были идеи марксизма. Но многие, слабые, с острым нюхом перевертышей, корчились так же перед распиской, как кролик перед удавом, когда осознавали, что втягивает их в пасть шпионского служения навсегда.
— Вы не совсем понимаете, что происходит. Вы пришли предложить себя в качестве агента, платного агента. Теперь вы знаете эту явку, ее хозяина. Мы не выпустим вас живым, если не получим расписки. Что здесь непонятного?
— Как… «не выпустим»? — Гачиев, кажется, совсем потерял голову.
— Молчать, скотина, — все еще терпеливо оборвал Осман-Губе. — Сесть. Вот бумага, ручка. Выполнять.
Нарком стал писать. Закончив, отложил ручку. Осман-Губе прочел.
— Убедительно. Вы обрели наше покровительство. Это очень много. Наше первое, неотложное задание: любой ценой измените маршруты истребительных отрядов. Направьте их куда угодно. Скажем, к Хистир-Юрту. Все. Вас проводят. Когда понадобитесь, мы вас найдем.
За Гачиевым закрылась дверь.
— Если бы передо мной поставили Серова и этого… я бы первым повесил этого, — скрипуче и едко сказал Джавотхан. — Тот — враг, этот — гнойник на теле нации, чирей. И это вайнах!
— Не возводи в кумиры национальность. Тысячи таких работают на нас среди русских, татар, калмыков, украинцев, белорусов, узбеков. Это — наш гарем! И этот гарем будет расти, потому что у ефрейтора Шикльгрубера достаточно сил, чтобы содержать этих проституток, кормить их и заставлять ласкать все члены великого рейха. А мы с тобой в этом гареме евнухи, смотрим за порядком.
— Гитлер рассчитывает победить русских с помощью проституток? — напряженно и горько вдумываясь в сказанное, спросил Джавотхан. — Тогда плохи у него дела. Хуже наших.
— Ты сильно изменился, Джавотхан, — с досадой заметил Осман-Губе.
— Ты видел когда-нибудь, как стая собак дерется с медведем?
— Я охочусь за людьми. Мне не интересны медведи.
