заметить его отсутствие, но сейчас он понял, что, может быть, ему никогда не придётся его надеть. Он вытер пот с лица. Может ему удрать?
«Куда ты удерешь, дурак, — подумал он. — И как далеко? Единственный твой шанс — сидеть на месте и беречь нервы. Единственная надежда. Ты должен сидеть на месте ради Энн и ради себя».
Он встал и поставил стакан на стол. Затем распечатал пакеты и отнёс туфли и костюм в спальню и положил их в шкаф.
Затем вернулся в гостиную и снова наполнил стакан.
Он благодарил небо, что Энн уехала, и что он сам может решать, что делать, но через несколько дней она вернется. Он и не пытался себя обмануть, что дело к тому времени завершится. Если и завершится, то тем, что он сядет в тюрьму.
Он поставил стакан и закурил. Какой-то звук на улице заставил его вздрогнуть, и он посмотрел в окно.
Напротив его бунгало остановилась машина. Дверца её открылась, из машины вылез крупный мужчина.
Кен стоял у окна, скованный ужасом. Дыхание со свистом вырывалось сквозь сцепленные зубы.
Ещё один дородный мужчина вылез из машины, и они оба двинулись через тротуар к его калитке.
На мужчине, открывшем калитку, был коричневый костюм и такого же цвета шляпа.
Кен узнал его.
Это был сержант Донован.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА I
В пять минут десятого, через семь часов после того, как Кен Холленд украдкой покинул Лессингтон авеню, 25, полицейская машина затормозила у высокого коричневого здания и припарковалась за двумя другими полицейскими машинами, стоявшими здесь уже пятнадцать минут.
Лейтенант Гарри Адамс из Отдела расследования убийств вылез из подъехавшей машины и подошёл к крыльцу. Патрульный, стоявший у крыльца, вытянулся по стойке «смирно».
— Верхний этаж, господин лейтенант, — сказал он, отдавая честь. — Сержант Донован наверху.
— А где ему ещё быть — в подвале? — сказал Адамс и, не взглянув на патрульного, вошёл в холл.
Он остановился, чтобы прочесть фамилии над почтовыми ящиками, затем фыркнул.
— Гадюшник, — пробормотал он. — Первое убийство за два года и оно должно было случиться в гадюшнике.
Адамс был невысок, худощав и щёгольски одет. Его густые, ослепительно белые волосы контрастировали с чёрной шляпой. Лицо вытянутое, с глубоко запавшими щеками и острым длинным носом. Когда он был в гневе, что случалось нередко, его серые, как грифель, глаза загорались, будто в голове у него включалась лампочка. Лицо же лейтенанта всегда оставалось бесстрастным. Он пользовался репутацией безжалостного и ожесточившегося человека. Его одинаково сильно ненавидели как подчинённые, так и преступники, судьба которых была настолько несчастной, что уготовила с ним встречу.
Но Адамс был первоклассным полицейским офицером и во сто крат проницательней Донована, и Донован знал это. Этот огромный полицейский жил в постоянном страхе перед лейтенантом, зная, что если он даст тому хоть малейший повод, у Адамса достаточно возможностей испортить ему карьеру.
Адамс начал неторопливо подниматься по лестнице.
Тишину дома нарушали лишь его шаги. Он никого не встретил, как будто обитатели дома знали, что он здесь, и напуганные, затаив дыхание, прятались за закрытыми дверями.
На верхней лестничной площадке стоял Джексон, крупный краснолицый полицейский. Когда Адамс добрался до верхнего этажа, Джексон отдал честь и продолжал стоять молча, ожидая приказаний. Он знал Адамса достаточно хорошо, чтобы молчать, пока тот не обратится к нему.
Адамс вошёл в большую светлую гостиную, где уже работал эксперт по дактилоскопии Флетчер.
Донован осматривал комнату, его крупное тяжёлое лицо потемнело от напряжения.
Адамс прошёл через гостиную в спальню, будто инстинктом чувствуя, что тело находится там. Он подошёл к кровати и уставился на Фэй. Несколько минут он смотрел на неё, не шевелясь. Затем, не отводя глаз, достал сигарету, прикурил её, глубоко затянулся и выпустил через ноздри густое облако дыма.
Донован стоял у двери, напряжённо и молча наблюдая за Адамсом.
— Док? — вопросительно произнёс Адамс, не поворачиваясь.
— Уже выехал, господин лейтенант, — ответил Донован.
Адамс склонился над телом Фэй и прикоснулся к её руке.
— Смерть наступила примерно шесть часов назад.
— Этот ледоруб, господин лейтенант…
Адамс посмотрел на ледоруб, лежавший на полу, затем повернулся к Доновану.
— Ну и что?
Сержант вспыхнул.
— Я думаю, это орудие убийства, — сказал он, уже жалея, что заговорил.
Адамс удивлённо поднял тонкие белые брови.
— Замечательно. А я думал, она взяла это в постель, чтобы почистить ногти. Итак, ты считаешь, что это орудие убийства? — его глаза вспыхнули. — А чем это может быть ещё, болван? Закрой свой чёртов рот!
Адамс отвернулся и стал ходить по комнате. Донован наблюдал за ним потемневшими от ненависти глазами.
— Что ты узнал о ней? — процедил Адамс.
— Она занималась проституцией около года, — сказал Донован. — До этого танцевала в «Голубой Розе». Не зарегистрирована. На улице не работала.
Адамс повернулся.
— Войди и закрой за собой дверь.
Донован исполнил приказание. По опыту он знал, что уединение с Адамсом ничего приятного не сулит, и внутренне собрался.
— Пресса ещё не в курсе? — тихо спросил Адамс. Он сел на край постели, отодвинув ногу Фэй, чтобы та ему не мешала. Он абсолютно не реагировал на лежавшее рядом с ним тело.
— Нет, господин лейтенант.
Донован до ужаса боялся прессы. В прошлом он уже натерпелся от двух местных газет, которые призывали полицию к более решительным действиям. И именно ему досталось больше всех.
— Придётся сообщить, но попозже. Выдай информацию так, чтобы она попала в рубрику «Экстренное сообщение», — продолжал Адамс. — У тебя целый день и большая часть ночи, чтобы успеть что-то найти для утренних газет. Первое убийство за этот год. Они постараются раздуть это дело. «Геральд» копает под городскую администрацию уже несколько месяцев. Это убийство даст им прекрасную возможность забросать нас камнями, если мы быстро не раскроем его, — он протянул тонкую, сухую руку и похлопал Фэй по колену. — Живая она ничего не значила, но теперь стала очень важной персоной. Ты не знаешь, что происходит в этот момент за политическим фасадом, да тебе и не надо знать. Но это убийство может сработать, как динамит: множество людей из нынешней администрации слетят со своих мест. Не хватало
