— Прости, но ты же не хочешь получить инфекцию, не так ли? — в воздухе с тряпочки стекала вода на его брюки. Ее щеки запылали; в ее глазах были те же бунтующие эмоции, что у него самого.
— К черту инфекцию. Ты меня до смерти доведешь, Софи Сент-Клер.
Он рывком притянул ее к себе на колени. Она вскрикнула, ее крик он быстро поглотил, прижавшись ртом к ее губам. Он почувствовал некую нерешительность, а потом она зарылась пальцами в его волосы, а ее тело плавилось при его прикосновении. Ее губы открылись, и она отвечала на его поцелуи, издавая стоны и встречая каждое касание его языка.
От пульсирующего желания его брюки стали тесны, настойчивая потребность стала сильнее, когда смешались ее сладкий вкус и выпитое им вино. Он опьянел, — опьянел от желания к ней, от нетерпения оказаться внутри нее. Он знал, что правильно, а что — нет, но, тем не менее, потянулся к тому блаженству, которое жаждал с той первой ночи в часовне.
И находились они не в часовне, а в Эджкомбе, где он был хозяином.
— Я скажу это тебе лишь раз, — он открыл рот, коснулся им ее подбородка. Прикусывая, облизывая языком мягкий угол, пока она не задрожала. — Ты тут не в безопасности, Софи. Не в безопасности со мной. Иди. Если хочешь. Но только быстро.
— Вечно ты говоришь мне уйти. Чтобы оказаться в безопасности, — ее губы коснулись его брови, оставляя за собой жидкое, нежное пламя. — Ты разве не понял, что мне вовсе е нравится безопасность?
Слова растворились в общем жаре их соединенных губ, исчезли на их языках. Его царапины горели там, где их касались ее пальцы, боль лишь усиливала его ощущения. Принимая во внимание страсть внутри него, Софи играла с намного большей опасностью, чем те, с которыми они уже столкнулись. Скалы. Пули. Обвалы. Опасность, страсть… неминуемое искушение.
— Пусть будет так. — Он обнял ее и встал. Она повисла на нем, ногами обхватив его талию. Он двигался вперед, пока ее попка не оказалась на краю стола. Потом опустил ее на стол и приподнял ее юбки до бедер.
Ее «Да», сказанное с придыханием, зажгло его кровь, его жажду. Правильно или нет? Казалось, что совершенно правильно обнимать ее, вкушать ее, погружать свою твердую плоть в ее роскошное тело. Безумие поглощало его, он рывком расстегивал пуговицы на платье вдоль ее спины и снял с нее корсаж, чтобы обнажить ее груди. Это казалось разумным.
Ее груди показались из-под кофточки и тут же были схвачены его руками, соски напряглись от страсти, моля о прикосновении, о поцелуе. Она подвинул ее дальше на столе, и она полулежа, опершись на локти, вытянула шею, груди были похожи на остроконечные холмики на торфяниках.
Он склонился над ней, взял в рот сосок и стал сосать, дразнить, тянуть его. Без нежности. Нет, ему пришлось побороть угрызения совести, стоны удовольствия Софи убедили его не обращать на них внимания. Со сноровкой, отработанной несколькими сезонами распутства, он расстегнул ее корсет, вытащил его из-под нее и отбросил прочь.
Она подняла руку, обняла его за шею и притянула к себе вниз. Улыбнулась, притягивая его к своим губам, продолжая улыбаться, пока их языки сошлись в сладкой схватке, а ее пальцы уцепились за пояс его брюк. Разверзся ад, когда она расстегнула все пуговицы, глядя ему в глаза с готовностью, из-за чего его колени превратились в желе, а орудие стало гранитно-твердым.
На краю стола их тела прижались друг к другу, его обнаженная плоть пульсировала, ее плоть была заключена в кусочек хлопка, промокший от желания. Но тут комната, которая до того потерялась в порыве страсти, снова появилась. Его совесть дала о себе знать криком.
— Софи, мы не можем. Не здесь.
Ее улыбка была тонко вызывающей. — Тогда где?
— Наверху, — он коснулся губами ее груди. — Моя постель.
Она покачала головой, руками схватила его расстегнутую рубашку. — Слишком далеко. Слишком много времени, чтобы поразмыслить. По пути ты приведешь дюжину причин, почему мы не должны этого делать.
— Может, нам бы стоило подумать.
— Нет, — она обхватила его стройными ногами и скрестила лодыжки за его спиной, из-за чего он прижался к ней. Слишком тонкий клочок хлопка между ними не мешал ее теплу охватить его. Притянув его голову снова к себе, она прижала губы к его уху и, лизнув, прошептала.
— Вместе мы победили пули и силы природы. Нам не нужны подушки и тому подобное. В эту минуту он понял, что она права. Всё свою жизнь он рисковал, но не встречал своей пары. До того, как Софи Сент- Клер прошла сквозь туман в его жизнь, имея в своем распоряжении лишь безрассудную храбрость и открытое сердце.
Да, он встретил равную себе, и это испугало его… озадачило… и наполнило такой ошеломительной потребностью поверить, что может быть, когда-нибудь, он будет достоин ее.
Обеими руками он пригладил спутанные волосы, убрав их с ее лица, отпустив их на ее плечи и на скатерть грудой темных блестящих прядей. — Ты права. Нам не нужны подушки и тому подобное. — Он прикоснулся к ней кончиком своей плоти, радуясь той дрожи, которая охватила ее тела. — Тем не менее, я настаиваю на том, чтобы мы ими воспользовались.
Он за минуту поправил брюки так, чтобы они держались на его бедрах. Потом подхватил Софи на руки и понес ее наверх.
Софи закрыла глаза и спрятала лицо у его шеи. Головокружительный страх накатил на нее, пока Чад бежал по лестнице. — Чад, твоя лодыжка.
— Сейчас я не чувствую боли, уверяю тебя.
Она не знала, как такое возможно, но его устойчивая и уверенная походка убедила ее, что они не полетят с лестницы вниз головой. Нет, он никогда не уронит ее, не даст ей упасть. Разве он уже не показал это, не оставив никаких сомнений?
Когда они вошли в столовую, она мимолетно подумала, где мог быть слуга, но они лишь слышали эхо от поспешных шагов Чада и бешеную гармонию их громкого дыхания. Он прошел по комнатам и поднялся по главной лестнице. Наверху он плечом открыл дверь. С легким шелестом ее попка приземлилась в центре кровати с четырьмя столбиками.
Она стоял над ней, золотой, мускулистый и красивый по-мужски. Блестящий пот покрывал его идеальные черты; его широкая грудь, покрытая царапинами, резко поднималась и опадала.
— Мы сделали это, и я не передумал. — В его голосе был опасное рычание, словно земное предупреждение. — Я не придумал ни единой причины, почему мы не должны этого делать.
— Я тоже ничего не придумала. — Она протянула к нему руки. Он задержался лишь, чтобы снять сапоги, расстегнуть брюки и отбросить их прочь. Она затаила дыхание, впервые увидев его всего. Слова «скала», «камень», «гранит» появились в ее голове, но были отброшены, как бесполезные, когда он поднялся, обнаженный и возбужденный, не выказывая ни капельки смущения. Он оказался на кровати и в ее объятиях, наполнив их твердостью своего тела, гибкими мышцами, жаром желания, пульсирующим, как нечто живое у ее бедра.
— Это нужно снять, — он отбросил ее рубашку, потом развязал шнурок ее панталон. Вместе они сняли их и сбросили на пол.
Его губы оказались там, где была ткань, зажигая чувствительные местечки между ее ног и посылая небольшие глубокие разряды по ее телу. Ее пальцы запутались у него в волосах, сжимая их в том же ритме, который он задал опытным ртом.
С ее губ срывались вскрики. Удовольствие нарастало, потом ударило, словно молния, когда он обхватил ее грудь и пальцами сжал сосок. Она вскрикнула, и внезапно его рот оказался на ее губах, такой мягкий, поглощающий, сладостный.
— Моя дорогая, — прошептал он ей. — Будет больно, и это неизбежно. Ты уверена?
Ее глаза, плотно закрытые под влиянием сильного удовольствия, открылись. Перед ней предстало его лицо; его нежное выражение лица проникло в ее душу.
Его слова эхом раздались в ее сердце. Будет больно…
Как он узнал? Почему он так уверен? О, он был уверен. Она услышала эту уверенность в его голосе,
