– Я посторожу, – сказала Элен. – Как бы он нас не застал за этим занятием.
Она пошла к воротам, а я толкнул дверь гаража, вошел, закрыл ее за собой и включил свет. Передо мной стоял пыльный, заляпанный грязью „плимут“. Судя по его виду, ему давали много работы и уделяли мало внимания.
Я записал номер лицензии, открыл дверцу машины и проверил регистрационную карточку. Она гласила: „Бернард Хофман, Уилтшир-роуд, 55, Лос-Анджелес“. Списав адрес, я открыл отделение для перчаток и увидел там сильный полевой бинокль и полицейский револьвер 38-го калибра. Я взял его, понюхал и заглянул в ствол, тонкий слой пыли в котором подсказал мне, что из этого револьвера уже давно не стреляли. Я еще пошарил по салону, но не обнаружил ничего примечательного.
Не прошло и двух минут, как я вернулся к Элен. Мы отправились гулять, и по дороге я рассказал ей о результатах своих поисков.
– Бинокль может означать, что он шпионит за Коннами, – предположил я. – Я склоняюсь к мысли, что он работает против Коннов и Денни. Может, стоит с ним побеседовать?
– Этим мы ничего не добьемся. Если он замешан в убийстве управляющего, то вряд ли что-нибудь нам расскажет.
– Интересно, он меня узнал? Наверное, да, но виду не показал. Может, именно поэтому и ужинает у себя в номере. Он намерен держаться от нас подальше. Хотел бы я знать, что он здесь делает.
– Пойдем спать, – сказала Элен, зевая. – Я ужасно измучилась за рулем и к тому же скоро замерзну. Теперь у нас есть его адрес, и мы можем все о нем разузнать, когда вернемся в Лос-Анджелес. Завтра прямо с утра заглянем к Коннам и, если повезет, послезавтра утром уже будем дома.
– Ладно, я тоже не прочь соснуть. Мы повернули назад, к отелю.
– Иди наверх, а я скажу Игану, чтобы он приготовил нам завтрак пораньше. В половине восьмого не рано будет?
– Сойдет. Долго не задерживайся, милый. Я посмотрел ей вслед, пошел в бар и, к своему удивлению, обнаружил там Хофмана, в одиночестве сидящего в углу у камина, не пил виски и не взглянул на меня. За стойкой Пит Иган протирал стаканы; он кивнул мне:
– Быстро же вы вернулись. Могу поспорить, на улице холодновато.
– Даже слишком, – ответил я, потирая руки. – Я выпью виски. И спасибо за бифштексы, они оказались точно такими, как вы и обещали.
– Мой бездельник-повар может прекрасно готовить, когда захочет, – сказал Иган, наливая в стакан виски. – Я рад, что вам понравилось. Миссис Хармас уже легла?
– Да, она устала.
Я взглянул на Хофмана; он на меня не смотрел.
– Добрый вечер, – сказал я ему. – Мы вроде бы уже когда-то встречались?
Он обратил на меня угрюмый взгляд:
– Возможно.
– Я хочу поболтать с этим парнем, – тихонько сказал я Питу и, взяв свой стакан, направился к камину. – Ничего, если я к вам подсяду?
Он посмотрел на меня тяжелым взглядом угольно-черных глаз:
– Располагайтесь.
Я подвинул себе стул и сел.
– Неплохой у вас удар, – сказал я и дотронулся до синяка на своей физиономии.
Он проследил взглядом за моей рукой:
– Я умею стукнуть, когда это необходимо.
– Говорят, вы работаете в кино, – продолжал я. – Сам я занят в страховом бизнесе, но, полагаю, вам это известно.
Он ничего не ответил.
– Вам в конце концов удалось поймать Денни?
– Денни меня не интересует, – отрезал он.
– Это вы взломали его контору? Мне показалось, что вы как раз вышли из этого здания, когда мы с вами столкнулись в китайском ресторане на Четвертой улице.
Целых пять секунд он молча смотрел на меня, а потом, по-видимому, принял решение, поскольку расслабился и ухмыльнулся.
– Неплохо соображаете, а? – сказал он, понизив голос, чтобы не услышал Иган. – Ладно, наверное, мы сможем друг другу помочь. Может, поднимемся ко мне и поговорим?
– О чем?
– О том о сем. – Он встал. – Так идете? Я кивнул, допил виски и встал. Он вышел первым. Я последовал за ним, по пути пожелав доброй ночи Питу, наблюдавшему за нами с явным интересом.
Мы поднялись по лестнице и подошли к номеру на втором этаже; Хофман отпер дверь. Его номер был поменьше нашего, и там было зябко. Закрыв дверь, он кивнул мне на единственное кресло и уселся на край кровати.
– Прошу прощения за тот удар, – сказал он, глядя на мое лицо. По виду его, однако, нельзя было сказать, что он чувствует себя виноватым. – Вы меня в некотором роде прижали, а на меня давить