Я взял замок, запасной ключ, открыл компрессорную, не глядя на чудовище, запустил его. И, не надевая антикварные наушники, начал врезать замок, который во время обеда Василий Иванович благополучно переставил, ничего не сказав при этом.

Отработал я без приключений. Приключения начались после работы.

'Изготовляем ключи любых образцов, на любые замки советского и импортного производства', — гласила самоуверенная надпись на обшарпанной будке зеленого цвета. Я постучал, окошко открылось, и из него показалась веселая мордашка южных кровей. Я показал ключ.

Все сдэлаэм, — сказал сын гор, зажав в кулаке несколько моих рублей. Сделал он действительно все это быстро, минут за тридцать, пока я понуро сидел возле будки.

Ты гдэ? — послышалось из будки, и горец торжественно вручил мне уже два ключа. В общем, ходил я к нему пять дней подряд. И каждый раз он мне радостно объявлял: 'Все сдэлаэм!' А ключ почему-то не подходил.

И однажды на работе я взял очередной ключ, который не подходил, подпилил, как чувствовал сам, и дома с удивлением обнаружил, что ключ подходит. Я чуть не обзавелся манией величия. Душа загорелась надеждой. Я даже начал представлять, что сижу в этой будке — спокойно, ничего не вибрирует — и точу ключи.

В общем, Серафимыч взялся за мое воспитание.

Чтобы не ходить так долго к сыну горных вершин — надо было дать ему всего лишь на рубль больше.

Так что же он молчал, паразит? — сказал я. Серафимыч с удивлением посмотрел на меня.

Ты откуда? — спросил он.

Из общины, — буркнул я. — У нас там ключей не было.

Да, — вздохнул Серафимыч.

И я увидел, что ни в какую общину он не верит. Я обнаружил в себе удивительную вещь: оказывается, я совершенно забыл, чем и как живут люди. Я медленно сбрасывал, разрушал свои иллюзии. Нужно было жить. А может, и не забыл? Может, никогда и не знал? Я стал вспоминать все по порядку, с того момента, как я себя помню. Серафимыч ушел спать. Мать работала в ночную. Когда я начал вываливать бесчисленные фотографии и альбомы, уже раздавался мощный храп Святодуха. Он чем-то напоминал компрессор. Такой же большой и громкий. Да, у меня кто-то из родственников явно увлекался фотографией. Об этом я даже и не задумывался. На меня смотрели лица отца, матери — юные, потом — молодые. Отец в альбоме оставался молодым. Мать на фотографиях уже старела. Было ясно, что этого человека потеряли. Но как? Я развалился на полу, разложил фотографии и стал вспоминать.

Вот отец, красивый, сильный, молодой. Вот и мать, тоненькая, с большеротой улыбкой. 'Смотри, — подумал я, — красивая…' Отец учился в физкультурном институте, на заочном. Нет, сперва на дневном. А мать, боготворя его, тянула нас обоих. Да, бывают такие случаи, когда даже в этом мире женщина боготворит мужчину. А тот, ничуть не смущаясь, пожирает ее. В общем, наша семья была невероятно интеллигентная. Мой дедушка по папе, с бабушкой… Дедушка был начальником на заводе, а бабушка, по- моему, вообще никогда не работала. Основная ее работа была отмахиваться от липнувших к дедушке женщин и принимать его по вечерам вдребезги пьяного. В общем-то, и эта работа была не из легких. Может быть, даже не менее сложная, чем заведовать компрессором. Очевидно, из-за того, что дедушка слишком увлекался работой и всем остальным, он совершенно не обращал внимания ни на меня, ни на мою маму, ни на своего сына. Это было как-то странно. Он даже не мучил нас по-родственному. Ему просто никто не был нужен.

Мы жили в поселке, в другом конце города, в маленьком протекающем сарайчике, напротив шикарного монолитного дома дедушки с бабушкой. И когда бы я ни заходил к ним, дедушка царственно восседал на троне с бутылкой водки, кстати, совершенно не будучи никогда пьяным. А бабушка в своем единственном лице изображала любящую толпу придворных. Когда же дедушки не было, бабушка что-то испуганно и шумно всегда шкварила, жарила, парила, тушила, взбивала. Какие уж тут разговоры или воспитание?

Дедушку же я боялся истерически, потому что всякий раз, увидя меня, он восклицал:

Ха! Была бы девка — обожал! А так — еще один садист растет… Удивительный человек был дедушка. Прекрасно понимая, что он изверг, он с радостью им был. Контактов же с мамой или с отцом он не признавал вообще.

Родня со стороны мамы была тоже занятной. Мама вспоминала, что ее воспитывала няня, ее отец был каким то высокопоставленным политическим деятелем, погибшим на войне. Бабушка, какая-то странная, маленькая и инфантильная, добренькая до жути, только увидев меня, сразу же начинала, ласково улыбаясь, распихивать по карманам рубли, как бы извиняясь за что-то передо мной. И все время говорила:

'Слушай маму, сынок, слушай маму!..' А мама — все время слушала папу, а папа — прислушивался к своим здоровым животным инстинктам, ездил по соревнованиям, бил рекорды, любил женщин — в общем, все интересное. И, конечно же, мама быстро и незаметно вышла из круга этих интересов. Она сидела со мной в гнилой, протекающей комнатке и истерически любила свою иллюзию, которую с нетерпением ждала из очередной поездки. Ну, и иногда лупила меня… За дело, конечно, отводя душу. Ее любовь к отцу достигла абсолютного предела. Она все твердила, что лучше нашего папы нет никого на свете. Папы, которого я редко видел, папы, которого я постепенно начинал ненавидеть. У нее не было подруг, к нам никто не приходил. Еще бы! Вдруг увидят папу! Мать сама создала напряженную, какую-то извращенную атмосферу вокруг себя и меня. Отец приезжал все реже, и в основном — за деньгами. В общем, начало рушиться все. Безвозвратно.

Читать я научился рано. Ну, и стал читать. Гулять мне разрешали только в пределах двора, вокруг которого дедушка когда-то по молодости выстроил здоровенный забор. И ходил я по двору, разговаривая со своими книжными героями, не видя вокруг Себя никого, кроме снующей взад-вперед бабушки, иногда захлебывающегося весельем дедушки, и совсем иногда — призрачного папу, у которого хватало времени только закрыться в маленькой комнате, чтобы поесть, отлежаться и, бурно подавив мамины проблески возмущения, опять надолго исчезнуть.

'Да, воспоминаньица, — подумал я, вернувшись к реальности. — Что же дальше?'

И я снова провалился в воспоминания. Помню, что какая-то болезнь. И моя вконец перепуганная мама, задолжавшая всем бабушкам и дедушкам, начала таскать меня по разным докторам, профессорам и колдунам. Одни заглядывали, тыкая металлической ложкой, мне в горло, другие — слушали, то через стетоскоп, то просто с умным видом прикладываясь ухом, третьи — крестили, шепча и выпучивая глаза. А я все худел и худел, превращаясь в маленькую высушенную мумию. Я совершенно отказывался есть. И вдруг моя любящая мама обнаружила, что я ем только сладкое: конфеты, торты и даже просто сахар, отказываясь от всего другого. Откуда маме было знать, что это обычная нехватка кальция? Что меня просто нужно было кормить мелом. И, как мне сейчас известно, кальций в основном находится в сладком. Но мать все же спасла меня, убив окончательно зубы, обмен веществ и все нервные окончания. Спасла, подкладывая сахар во все, что возможно. Я выжил и перед тем, как идти в первый класс, был похож на маленькую, бледненькую, дрябленькую и жирненькую свинью.

А со школой, в которую я должен был пойти, была вообще интересная история. Школа стояла на границе двух районов, печально известных «Боржома» и «Амура», которые еще в дореволюционные времена чего-то не поделили и все время дрались, стрелялись, в общем — ссорились. Веселый был райончик: то вилами проткнут кого-то, то участкового повесят на фонаре. Потому меня и не выпускали гулять за забор. Но ведь все равно выйти когда-нибудь да пришлось бы. Вот я и вышел.

Открылась новая школа. В двух вечно ссорившихся районах школы были переполнены. Поэтому переполненные школы начали радостно отдавать лишних учеников. Думаю, что не самых лучших. Ну что ж, первые яркие воспоминания детства. Сейчас буду вспоминать. Школа, конечно же, была в своем роде уникальна. По тем временам запретной была литература, запретными — кинофильмы о преступной жизни западной молодежи. Я там не бывал, но я был в своей школе. Но я знаю, я глубоко уверен, что любой преступный лидер молодежи Запада — если бы хоть раз в жизни увидел Ваську-Морду, или Ленчика- Хрюню, или, не дай Бог, всеми уважаемого Компота, — он бы понял, этот лидер, что он вовсе и не лидер, а подготовишка. Я до сих пор помню отчаянные вопли учителя физкультуры, которого — я подчеркиваю — восьмиклассники запихнули в тумбочку и выбросили со второго этажа. Я помню нашего историка, маленького

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату