Ну и как? — поинтересовался Толстый. — Ты думал: я буду прыгать вокруг тебя? Нет уж, милый, бой так бой!
Дело в том, что я совершенно отвык от такого откровения в бою. Вообще-то, с самого начала не принято обволакивать сильные и жесткие удары или уходить от них. Их нужно срезать, переходя в залипание, а потом снова срезать.
Ты подумал? — спросил я у Толстого.
Слушай, парень. — Я почувствовал, что еще чуть-чуть — и Толстый будет драться серьезно.
Прошу, прости меня, — опередил я его. — Только ответь: ты так и будешь работать?
А ты как думал? — хмыкнул он в ответ.
— Давай второй раз, — предложил я. — Ну-ну…
Мы снова поклонились и стали напротив друг друга. И Толстый со страшной силой саданул меня снизу вверх. Я убрал корпус, всего лишь на несколько сантиметров, и удар, естественно, прошел мимо. При этом на пути могучей ноги Толстого я поставил два своих кулака, которые угодили точно в его надкостницу на несколько сантиметров выше подъема. Удар был сокрушительный.
'Интересно, что будет завтра с его ногой? — подумал я. — Как раз появится возможность проявить себя в медицине'.
Толстый хмыкнул, поставил ногу и, вытаращив глаза, с удивлением посмотрел на меня.
Еще! — хрипло выдохнул он.
Я пожал плечами и кивнул головой. Толстый изо всех сил саданул меня другой ногой, которая тут же снова наткнулась на два кулака. Это был один из самых мужественных и сильных наших парней, но такого я не ожидал. Хотя знал, что, благодаря своему весу и огромности. Толстый никогда не проигрывал.
Еще, — уже не сказал, а простонал Толстый.
Я был поражен, но знал — ноги в ход он уже не пустит и, сжалившись над ним, подошел в упор. Толстый изо всех сил попытался садануть меня кулаком в грудь. Я решил позабавиться, пропустил удар, убрав диафрагму вовнутрь, всего лишь на два сантиметра, но удар потерял свою силу. Толстый был потрясен. А я, улыбнувшись, несильно ткнул пальцем в его мощный бицепс. Мой соперник оцепенел и вдруг с тихим стоном повалился на пол.
Вадик, — кинулся я к нему, хватая его за бицепс. 'Куда же я попал?' — думал я.
Вадим, Вадик, что с рукой?
Ноги, — еле выдавил он, — Ноги. — И заплакал.
Что же ты молчал? — тоже чуть не плача спросил я.
Привык я, до последнего, — мужественно признался Толстый.
Дурак ты! — махнул я рукой. — Прешь всегда… Прибьют когда-нибудь.
Все так же продолжая лежать, Толстый вдруг спросил:
Серега, неужели то, что ты говорил, все — правда? Неужели тебе, чертяке, так повезло? Странно, почему тебе? Послушай, — он вдруг сел, — так значит, есть Школы, есть Учителя, есть боевое искусство. Это не чушь киношников? Значит, и Брюс Ли такой в жизни?
Я пожал плечами.
Я не верю в это чудо! — заорал Толстый. — Я не верю в это счастье! — вопил он, тыкаясь головой в борцовский ковер. — Пацаны! Фонарь! Бейте его, гада! Бейте! Я хочу это видеть со стороны. — Толстый, уже не стесняясь, размазывал слезы и сопли кулаками.
Оживления в коллективе не последовало.
'Бейте', — хмыкнул Фонарь. — Один уже бил. И шо теперь?
Бейте! — кричал Толстый. — Иначе будет, как в том анекдоте: он уедет, а я вам…
Это возымело действие. Почесав под мышкой, вышел Игорек, крепкий,
атлетического сложения парнишка. Вид у него был, как у гладиатора, идущего на смерть.
Да что вы, ребята! — радостно воскликнул я. — Можно и не бить, можно мягко.
Угу! — промычал Игорек. — Видели.
Мягко? — переспросил Толстый. — А меня за что?
Да нет, просто по правилам Школы — сразу мягко нельзя.
Ну, а теперь можно? — поинтересовался Игорь.
Конечно, — кивнул я.
Мы стали друг напротив друга, поклонились. Надо отдать должное ребятам: они действительно были мужественными. Игорь ринулся на меня. Я снова чуть отошел в сторону и по ходу ускорил его, подтолкнув одной ладонью под зад, другой — в затылок. И чуть-чуть не рассчитал. Игорь пробежал через весь зал, треснувшись лбом в противоположную стену.
Это у него 'мягко'! — радостно заорал Толстый. Игорь сел на пол, сосредоточенно ощупывая голову.
И это все, между прочим, сойдет на глаза и на нос. А послезавтра у меня экзамен. Спасибо, родной, за мягкость.
Толстый бесновался на полу, забыв о своей беде. Он демонстрировал, какой будет нос у Игоря на экзамене, раздувая свой и добавляя к нему кулак.
Как флюгер! — радостно ржал он, хлопая себя по животу. — Что скажет на это Лариска!
Ладно, Лариску не трожь, — свирепо блеснул на него глазами Игорь.
Да, это — любовь, — буркнул Толстый.
Ну, что будем делать, ребята? — спросил я. — Не будет у вас ни больных ног, ни разбитого носа. Все будет хорошо. Ибо тот, кто умеет разрушать, тот и созидает.
Да ладно, — произнес один из пацанов. — У меня вон сосед за стенкой все время разрушает что- нибудь у жены. И, кроме двух пацанов, еще ничего не создал.
Заткнись, придурок, — грозно сказал Толстый, — и слушай мастера. Он дело говорит. Рассказывай, Сережа.
И я вновь пустился в свой долгий рассказ, уже ничего не приукрашивая. Но было неприятно: пока еще ничего не родилось, просто сила победила силу. Я сразу вывалил все, что мог, и замолчал. Ребята молчали тоже. Первым опять не выдержал Толстый.
Сережа, ну, неужели все это — правда? — снова взмолился он. — И лечить ты умеешь? Интересно! Ты хочешь сказать, что завтра у этого, — он кивнул в сторону Игоря, — на месте носа не будет флюгера? Интересно! Не верится! И я не буду неделю мучиться с ногами? И вместе с тем, — продолжал Толстый, — от факта никуда не денешься… Мы все дрыгали ногами года два. Ты уехал — мы еще три года дрыгали ногами, как и остальные в этом городе. А ты приехал стройным и красивым. И лупишь нас, как не знаю кого. И философия какая-то удивительная. Да и законы… Хочется спорить, но что-то останавливает. Послушай, Сережа, а мы тоже так сможем?
Ребята! — торжественно произнес я. — Поймите самое главное:
мы много махали ногами и руками, но это не идет дальше соревнований среднего уровня. Движения нужно понять. Нельзя нарабатывать удары и всякие серии, потому что в бою наработанное не получится никогда. Поэтому и получается бой двух разъяренных быков. Поверьте, на это противно смотреть. Да вы знаете и сами. Нужно понять беспрерывное, безостановочное движение. Ведь в Космосе движется все, не останавливаясь ни на мгновение.
Да, — почесал затылок Игорь. — Что-то не очень понятно.
Ничего, поймем, — уверенно сказал Толстый — Он понял — и мы поймем!
Ну, что? — сказал я — Поехали лечиться?
Все дружно согласились После недолгих сборов троллейбус не спеша повез всех ко мне домой Мама стерпела это нашествие Тем более что старую квартиру, как она мне сказала, я уже потерял.
Что можно сказать о лечении? С ногами оказалось менее сложно, чем с головой Я снял опухоль травами, которые прихватил с собой, но это была голова. И боюсь, что многое загнал вовнутрь. Игорю потом трудно было сдавать экзамены, и он жалел, что не было синяков и отеков было плохо, а пожаловаться не на что. Все это заставило меня сильно задуматься.
