схватив ее за волосатую кисть, я провернул. Это уже был не сон. В моей крови только рис, овощи и зеленый чай. Укол мог убить. Оказывается, рядом было еще двое врачей. Они с ужасом застыли на месте. Разинув рты, стояли мать и Серафимыч. Я лежал в одних трусах все на том же диване. Обезьяна со шприцом, вереща, валялась на поду.
Ну, хватит, — взревел я, впрыгивая в брюки. И, не совсем осознавая ситуацию, пнул ногой в зад еще одного человека в белом халате. Сперва они выбежали все в коридор, а потом, хлопнув дверью, кинулись к лифту.
'Так, — скользнула мысль, — конец ясен. Сейчас будет милиция либо санитары'.
Натянув футболку, я поскакал вниз по лестнице. Какое-то время нельзя было появляться даже дома.
ГЛАВА 9
Я бежал как угорелый, перед троллейбусной остановкой зачем-то оглянулся и врезался боком в нее. Оступившись и беспомощно' раскинув руки, она упала, рассыпав красные яблоки по зеленой траве. Одно, подпрыгнув, выкатилось на асфальт дороги, а потом, подпрыгнув еще раз, — на проезжую часть. Я не отошел от передряг и поэтому помчался за ним, ничего не замечая вокруг. Я очень боялся, что его раздавят колеса. Оно ускользало, как нечто главное в жизни. Машине не удалось раздавить яблоко. Раздался визг тормозов, потом — тупой удар в бок. Я несколько раз развернулся на месте. Из машины выскочило человекообразное существо и, схватив меня за горло, с воплем начало трясти. Раздался женский крик, и грозное создание несколько раз сумочкой получило по голове, запрыгнуло в машину и снова умчалось вдаль. На тротуаре, глазея, стояли обалдевшие люди, а рядом со мной, на дороге, — высокая и красивая женщина.
Ты с ума сошел, — сказала она.
Смотрите, оно целое! — Я протянул ей красное яблоко.
Сумасшедший, — тихо сказала она, вырвав яблоко. Потом схватила за руку и потащила за собой…
И вот компрессорщик сидел в прохладной комнате, утонув в мягком кресле.
Пей, — услышал он и увидел перед глазами полный стакан прозрачной жидкости.
Экс-компрессорщику ни о чем не хотелось думать, и он не спеша выпил раскаленную жидкость, после чего заснул тихим сном. Каково же было удивление, когда, проснувшись, увидел совершенно незнакомую квартиру, иди, вернее, спальню с белой мебелью, обвешанную зеркалами. На столике возле кровати стояла здоровенная заграничная бутылка, наполовину пустая. При виде ее бывший компрессорщик понял, что хочет выпить.
'Ну вот, еще один порок прилепился', — пронеслось в похмельной голове.
Но рассуждать о жизни совсем не хотелось. Я вцепился двумя руками в бутылку и начал усиленно лакать. Несколько раз глотнув, я услышал искренний смех, поперхнулся и поставил бутылку на место. В спальню вошла в халате, с мокрыми волосами, знакомая женщина. Почти все сразу вспомнилось.
С добрым утром, спасатель яблок, — улыбаясь, сказала она. — Как дела?
Я бодро выскочил из-под легкого одеяла и так же лихо, с возгласом удивления, заскочил обратно, потому что был совершенно голый.
А что ты так удивляешься? — усмехнулась она. 'Неужели?' — пронеслось у меня в голове.
Интересно, может, ты не помнишь, как меня зовут? Конечно, я не помнил.
Ну хорошо, — покачала снова она головой. — Скажи еще, что между нами ничего не было.
Послушай… — пробормотал я.
Маша, — подсказала она.
Ага, Маша, — подтвердил я. Компрессорщик действительно ничего не помнил. Как ей объяснить то, что было пережито. Ах, как стыдно! Она захохотала громко и искренне.
Бедненький, — ее рука погладила меня по волосам. — Ты действительно какой-то странный. Верю, что ничего не помнишь. А знаешь, я самая красивая и лучше меня нет никого на свете!
Да ну? — удивился я.
Точно, — подтвердила она. — И еще ты меня очень любишь.
Ничего себе…
— Да-да, повторяю твои слова. Так вот, радость моя, глотай еще — и проваливай отсюда.
Разве мог я так просто уйти?..
Прошло немного времени, и, совсем расквасившись, шмыгая мокрым от слез носом, положив голову на мою грудь, она просила остаться навсегда. И я остался. На целых два дня. На третий день, прощаясь со мной, она благодарила сквозь слезы за эти два дня. Так благодарит наказанный ребенок, который не верит, что его простили.
Ты ведь еще придешь? — зная, что нет, спросила она.
Конечно, приду, — зная, что нет, ответил я.
'Нельзя, — говорил я себе, — нельзя слишком расслабляться. Ибо высшая мягкость порождает жесткость, от которой страдают окружающие'. Мне хотелось развернуться и снова нырнуть в белую постель. Ну, а что потом? И, махнув рукой, я простился с ней, превратившись снова в бывшего компрессорщика без компрессора и видов на будущее.
Вот она, остановка. Зеленая трава и оставшееся под лавкой одно большое красное яблоко.
ГЛАВА 10
Вот и случилось то, чего очень хотелось и чего нельзя было делать. Я зажил семейной жизнью, все отдаляясь и отдаляясь от Учителя, от Общины и мастерства. Моя мама торжественно вручила нам ключи от старой бабушкиной квартиры. Родители жены (женой она должна была стать официально в семнадцать лет, но любовь победила все), родители жены подбросили несколько стульев, немного постельного белья, чего- то там еще, и мы дружно зажили.
После сумасшедших ночей — бессонных, в которых присутствовали и Школа, и любовь, — сонная, заинтересовавшаяся моими знаниями, любимая жена убегала в свою школу изучать премудрости девятого класса. Школьница и жена. Просто женой ей не дали стать. Тогда так было нельзя. Гордая, счастливая и уставшая — но жена!
Все-таки как тяжело вспоминать то, что было более чем семнадцать лет назад. Я диктую, а моя вечная жена пишет и делает вид, что совсем не плачет. Это, наверное, просто сдуревший весенний комар залетел ей в глаз.
Не плачь, если можешь. Ведь ты, наверное, единственная птица, которую я изранил больше всех. Но пойми и прости, тогда я вообще не мог без тебя. Кто бы слушал меня ночами, если бы не ты? Ты слушала, совершенно не понимая, кивала в знак согласия, потом засыпала на задней парте в своем ненавистном классе, и все равно получала пятерки. И кто бы в семнадцать лет пошел работать, спасая меня. Но тебе сейчас шестнадцать, и об этом потом. Ты пишешь, хочешь заплакать. Плачь, если нужно. Почему бы тебе не заплакать, тем более что эту книгу я посвятил тебе.
Вот так мы и жили. Пока еще не работали — ни я, ни жена, — но потихонечку и благодаря дедушке с его густой кровью могли как-то перебиться. Ему стало стыдно, и он присылал к нам людей со своими надоевшими болячками. Двое необыкновенно любящих друг друга, чтобы не сдохнуть с голоду, в один день принимали кучу людей и поэтому не сдохли. Но иногда среди больных попадались умные люди, которые оставляли деньги.
Спасибо, Учитель, опять благодарю тебя Нищета — что самый лучший Учитель и Мастер Ты сделал все, чтобы я стал нищим Какое это счастье!
Мы пережили зиму и весну, хлебая вдвоем благословенный зеленый чай, и были просто счастливы.
