А это что? — спросил я.
А димедрол ты что, сухим жрать будешь? Водички тебе взял. Видишь, побеспокоился!
Заботливый ты мой! — Я вырвал у него банку. Вывалив весь димедрол в жменю и засыпав в рот, запил. Потом опять закурил, не ощущая дыма деревянным языком.
Прошло время.
Ну что. Серый? — спросил Андреич.
Не действует, зараза! — удивленно ответил я.
Как, вообще? Так уже ж время!
Не действует — и все! — Я чуть не плакал. Игорь, усмехнувшись, вытащил из кармана новую пачку.
Подействует! — ласково похлопал он меня ладонью по плечу.
Игорек, я не сдохну? Может, еще подождем?
Куда ждать? — прошипел он в ответ. — Ночь скоро! Я вздохнул и сожрал вторую пачку.
Да, — вдруг вспомнил Андреич. — А язык прикусывать. Серый? Давай!
Еще минут десять я пытался прикусить свой, оказывается, твердый и скользкий язык. Кто б мог подумать, что это невозможно!
Не могу! — стонал я. — Инстинкт самосохранения не позволяет!
Позволяет-не позволяет, а морда в крови должна быть! — сердито сказал Игорь.
В общем так, Вовчик, — нашелся я. — Я высовываю маленький кончик языка, машу тебе рукой, а ты бьешь по челюсти.
Не, я не могу! — Вовчик испуганно отшатнулся.
А кого это интересует, можешь ты или не можешь, — сказал Игорь. — Надо — значит, будешь!
Не могу! — мычал Вовчик. — Давайте лучше вы! Рука на Учителя не поднимается.
Интересно! Ты думаешь, на друга поднимется?! И вообще — делай, что сказали, — приказал Игорь.
Все были злые и уставшие от этого идиотского приключения, которое на словах казалось простым.
Слушай, дорогой, — поинтересовался Гончаренко, — а когда ж тебя от димедрола развезет? А это хоть димедрол был?
Не умничай! — рассердился Игорь. — Вон бумажки лежат, посмотри!
Ну не берет! — застонал я.
— Ладно, Серый. Клади язык на зубы, только чуть-чуть! Я положил язык, поднял руку и махнул ей. Вовик чего-то ждал.
Ну? — толкнул его в плечо Андреич.
Не буду! — упрямо повторил Вовик.
— Вова! — устало и жалобно попросил я его. — Надо. Понимаешь, надо! И давай побыстрее. Сил уже нет.
Язык у меня заплетался немного, и это от двух пачек димедрола.
— Ладно! — решился Вовик. — Готов!
Он мужественно сжал кулаки и стал похож на партизана перед расстрелом.
Я снова положил кончик языка на зубы и махнул рукой. В глазах вспыхнули искры, повело в сторону.
Что ж ты, паразит, делаешь! — завопил я, вскакивая на ноги. — Ты ж мне челюсть вывихнул! Куда ж ты бил?! Вырубить хотел, что ли? Снизу хлопнуть надо было. Свинья!
А что? — удивился парень.
Что-что, кретин! Кто ж сбоку бьет!
Усталость была адская. От димедрола в голове что-то дергалось. Я готов был разорвать двухметрового Вовика на тысячи частей. И вдруг почувствовал, что язык прикушен, с губ потекла кровь. Это Андреич, пока я возмущался, слегка махнул ладошкой.
Задолбали! — произнес он. — Ничего сами не можете сделать. Может, за тебя еще и в больницу поехать?
Ну, — восхитился я, — и не больно совсем!
Естественно, — подтвердил Андреич и, оттянув резинку на моих спортивных штанах, быстро влил туда оставшиеся полбанки воды.
Холодно! — заорал я благим матом.
Да достал ты. Серый! Тебя потом еще до утра уговаривать уписаться, маленький ты мой! Ну все. Серый, пока. Через пару дней придем в гости. Нам тут уже не место. Ну, Вовунчик, вызывай «скорую», а ты, Шурик, стереги Корейца. А то вдруг димедрол подействует! И сопрут его у нас с концами.
Ребята попрощались и ушли. В темноте еще долго слышалось ржание Гончаренко. Вовик побежал за 'скорой помощью'. Я, вздохнув, положил голову на колени.
Поздний вечер был холодным, в штанах — мокро и противно.
Я задремал.
'Учитель, Учитель!'
'Скорая'.
Открыв глаза, я увидел едущую по берегу пляжа 'скорую помощь', а сбоку, как пехотинец за танком, бежал здоровенный Вовик, указывая дорогу. Я лег на песок, изображая кому.
Ребята погрузили мое окровавленное и мокрое тело в машину, и она помчалась на встречу с женой.
В машине было тепло и уютно. Я лежал с закрытыми глазами, раскачиваясь. Димедрол начинал потихонечку действовать. 'Отосплюсь в больнице', — думал я.
Машина затормозила, и через неопределенное время послышался голос жены.
Конечно-конечно, — испуганно говорила она. — Если вы считаете нужным, он отлежится дома. Придет в себя. Конечно, я не отдам его в больницу. Потом приведу.
Но вы смотрите сами!
Дверь отворилась, и они с доктором заглянули в машину.
Ну, что вы решили? — послышался грозный голос доктора.
Нет, я не отдам его! — Татьяна запрыгнула в салон и начала вытирать руками кровь на лице.
Подумайте! — настаивал доктор.
'Черт знает что! — пронеслось у меня в голове. — По-моему, она забирает меня. Но не могла ж она перепутать. Должна ведь наоборот — сплавлять в больницу! Или, может быть, я с ума сошел от этого димедрола?'
Меня кто-то вытащил из машины. Через мгновение послышался звук захлопывающейся двери — и 'скорая помощь' укатила.
Я открыл глаза, и первое, что увидел, — толпу любопытных зевак возле подъезда, соседей, высунувшихся из окон, потом — сдержанно рыдающую жену. Шурик и Вова крепко держали меня за руки.
Придурки! — завопил я, вырываясь. — Что вы наделали! — И, не выдержав этого напряжения, подпрыгнул, закатав ладонью Вовчику в ухо.
А чего! — жалобно проныл он. — Чего! Я носить вас должен был, а жена — забирать!
Зеваки испуганно начали разбегаться.
А ты чего? — набросился я на жену.
Сереженька, родной, — всхлипывала она, — на тебя страшно было смотреть. В такой позе, окровавленный, в мокрых штанах. Не могла я отдать тебя.
Дура! Ведь мы же договаривались… — Язык начал заплетаться. Димедрол действовал все сильнее и сильнее.
Пойми, я же женщина! Какая бы женщина отдала своего любимого в таком состоянии!
В каком, дура?! — заплетающимся языком грозно спросил я.
Сам дурак! — вдруг, не выдержав, заорала Татьяна. Потом размахнулась и, сколько было сил, врезала мне по шее. — Пойди посмотри на себя в зеркало. Артист! Переиграл ты малость. Напугал меня до смерти!
