Ну вас к черту! — Это было последнее, что я мог сказать. Димедрол почему-то поздно, но сделал свое дело.
Ребята, схватив под руки, на радость и удивление соседям, поволокли меня по лестницам на седьмой этаж. Лифт не работал.
Проснулся от дикого холода, что в общем-то удивило. Когда попытался поднять голову, то показалось, что к ней привязана двухпудовая гиря. Язык камнем лежал во рту. Все же приподняв голову, первое, что увидел, — это ногу, в которой торчала здоровенная серебряная игла. Посмотрев чуть влево, увидел Андреича.
Это я на всякий случай, — улыбаясь, ответил он. — Спишь ты уже вторые сутки.
Холодно, — еле выдавил я.
Конечно, — согласился Андреич, резким движением вытащив иглу из моей ноги. Собравшись с силами, я сел. Рядом сидела дорогая моему сердцу неизменная троица.
Все смотрели с сожалением и любовью.
Жена меня предала, — еле ворочая языком, попытался я сострить.
— Ладно, молчи! — Андреич махнул рукой. — Все учли, а психологию женщины — нет!
— Да, Серик, прокололись, — сказал Гончаренко.
Конечно, вы прокололись, — прохрипел я. — Интересно, когда димедрол выйдет? Тут вмешался умный Игорь:
Серый, это самое легко выветриваемое лекарство. В крови держится всего ничего.
Вот сожрешь столько — и увидишь, сколько в крови оно держится, умник! Меня стало тошнить. Вскочив и шатаясь от стены к стене, я побрел на встречу с унитазом. Покричав в него минут десять и вернувшись к ребятам, сед рядом.
Что будем делать? — изрек Андреич.
А! — махнул я рукой. — Возьму повестку и пойду в военкомат.
Ну и? — поинтересовался Андреич.
Да что «и»! Буду косить, как могу!
— А как можешь? — поинтересовался умный Игорь.
На глухого.
Да! — Игорь махнул рукой. — Это самое сложное. Ничего у тебя не получится.
Понимаешь, Борода, — не выдержал я, — мне надоело мочиться, жрать димедрол, прикидываться, что я в состоянии комы, корчиться во всяких судорогах и валяться в грязи. Все! Отныне у меня восемьдесят процентов потери слуха! И запомни это, дорогой друг.
Смотри, — сказал Гончаренко, — войдешь в роль, действительно глухим станешь.
Лучше глухим, чем то, что было! Чем ходить с распухшим прокушенным языком и челюстью, которая еле двигается после Вовкиной клешни!
Когда идешь? — спросил Андреич.
Завтра, — твердо решил я.
Целый день и ночь ребята поддерживали меня и давали разные советы. Я очень не хотел идти в армию, так же как и они не хотели меня отпускать.
Утром, проснувшись в шесть часов, выслушав кучу наставлений от жены и друзей и напившись зеленого чая, я мужественно к восьми часам пошел в военкомат.
Во дворе военкомата толпилась целая куча молодежи. У всех на лицах было четко написано, что в армию они не рвутся. Кого здесь только не было! Стояли кучками — дети разных сословий. Различия были очень яркими. Пьяный прапорщик выходил через каждые несколько минут неуверенным шагом из дверей и вызывал пофамильно. Я настроился и полностью вошел в образ глухого. И когда вошел, сразу понял, что это невероятно тяжело.
'Ну, — думаю, — Община дала мне для этого силы. Если все получится, — поклялся я себе, — обязательно в ближайшее время поеду к Учителю!'
Из покореженных зеленых дверей вышел пьяный прапорщик и громким хриплым голосом объявил мою фамилию. Я стоял рядом. Он прокричал раз, второй, потом, толкнув меня плечом, грозно спросил фамилию. Я ответил.
Чего стоишь? Глухой что ли?
Ага, — подтвердил я.
Гы-гы! — в ответ сказал прапорщик и подтолкнул меня к двери. Я зашел в небольшую комнату. Молоденькая медсестра приказала раздеться.
А? — спросил я, подставив ухо к ее губам.
Раздевайся, голубчик, — сказала она
Совсем? — удивился я.
До трусов. И в ту дверь. — Она указала пальцем. Комнатка была полутемная. Быстро сбросив все, в трусах и носках я зашел в дверь. Яркий свет ударил в глаза. Длинная комната, длинный стол, за которым сидело человек восемь. Они глянули на меня и ахнули. А я уставился вперед, глядя на строгую женщину, у которой округлились глаза.
Ни хрена ж себе призывник! — сказали справа, очевидно глядя на мои наколки. — И повестка есть. Третьяковская галерея?
Я хранил глухое молчание, преданно глядя на строгую женщину. А та, в свою очередь, с удивлением уставилась на меня.
Послушай, мальчик… гм м… — поправилась она, — … молодой человек, у вас повестка есть!?
Я сощурил глаза и вытянул шею в ее сторону, вспомнив, что именно так делают люди с очень слабым слухом.
А! — вдруг осенило меня. — Да-да! — Я выскользнул в раздевалку и вернулся с повесткой. — Вот! — И положил ее на стол перед женщиной.
А сколько ж тебе лет, сынок? — послышалось уже слева. Я продолжал стоять, преданно глядя на женщину.
Вы, наверное, плохо слышите? — спросила она. Я утвердительно кивнул головой.
Да, он, видно, по губам читает! — раздалось справа.
У вас зрительное восприятие звуковой речи? — спросила женщина.
Да нет! — ответил я. — Если громко, то нормально слышу.
Очевидно, женщина была главной. Она взяла какой-то бланк, недолго на нем писала, потом, перевернув, с обратной стороны поставила адрес.
Идите туда, а после — к нам.
— Спасибо! — поблагодарил я.
И, взяв бумажку, пошел одеваться.
По данному адресу я поспешил в больницу к сурдологу, понимая, что самые тяжкие испытания будут у него.
Зайдя в кабинет, я ужаснулся. За столом сидела злобная, толстая и грязная бабка.
Шо надо? — спросила она. Я молча протянул направление.
В армию не хочешь? — злобно поинтересовалась она снова.
А? — спросил я.
Сейчас ты у меня поакаешь! — хихикнула старуха. — У нас для призывников особенные проверки!
У меня мелко задрожала селезенка. 'Наверное, попался!' Старуха взяла камертон, ударила по столу и ткнула его в мочку уха.
Слышишь! — рявкнула она.
Ага! — ответил я.
Старуха ударила камертоном снова и приставила к черепу над ухом.
Слышишь?
Слышу!
Где лучше?
В мозгу пронеслась мысль: 'Глухой должен слышать лучше там, где чувствует вибрацию, а значит, на
