закрепил канат к раме платформы вышки.
— Ну вот, я могу и отправляться, — сказал Малих. — Он пожал руку командиру, потом повернулся к Смерну. — Это конец Гирланда. Я предупреждал его в последний раз, когда мы с ним виделись, что в следующий раз я убью его.
— Почему ты такой честолюбивый? — спросил Смерн, понизив голос, чтобы командир его не услышал. — Это моя обязанность убить Гирланда… Это я должен идти туда!
— Нет… это персональное дело между мной и Гирландом, — сказал Малих. Он бросил окурок и протянул руку Смерну. — Последи хорошенько за разминированием поля!
Смерн пожал ему руку.
— Желаю удачи!
Он смотрел вслед Малиху, большими шагами направлявшемуся к сторожевой вышке. Потом Малих стал карабкаться по лестнице, ведущей к платформе вышки. Несколько минут спустя он уже висел высоко над головой Смерна. Он сделал ему приветственный жест рукой, потом, не колеблясь ни секунды, схватился за канат и начал свое долгое и изнурительное путешествие по канату при помощи рук и ног. Канат прогнулся под его тяжестью, и Смерн с беспокойством следил за его продвижением. Но Малиху удалось достичь ограждения. Он с силой оттолкнулся от него у упал на австрийской земле.
Потом он поднял руки в виде прощального привета и быстрыми шагами прошел вдоль ограждения на свидание с Гирландом.
Капитан Гуго фон Ротенау, который командовал австрийской пограничной заставой, снял телефонную трубку и попросил соединить его с американским посольством в Вене.
В ожидании соединения, он откинулся в кресле и стал постукивать карандашом по бювару. Фон Ротенау было около тридцати восьми лет. Он был высокого роста блондин аристократического вида. Он испытывал лютую злобу к коммунистам и безграничное преклонение перед американским образом жизни. С фанатическим рвением он старался вырвать у коммунистов всех беглецов, которые пытались пересечь границу.
Ему сообщили, что соединили с американским посольством. Накануне он был предупрежден Франком Говардом, агентом ЦРУ в Вене, что один американский агент, может быть, попытается пересечь границу, и что он будет ему очень благодарен, если фон Ротенау будет держать его в курсе того, что произойдет. Говард, с которым он был в хороших отношениях, не сообщил ему никаких подробностей, но все же намекнул, что дело идет о чем-то чрезвычайно важном. Говард подошел к аппарату.
— Была попытка пересечь границу, — сказал ему фон Ротенау.
— Боюсь, что она сорвалась. Зарегистрированы взрывы мин и стрельба из автоматов. Я немедленно отправлюсь на границу и сразу же позвоню вам, когда получу более подробные сведения. Но не рассчитывайте получить новости ранее, чем через два часа.
— Я буду находиться поблизости от телефона, — сказал Говард. — Спасибо, Гуго. Это важное дело Можете вы мне указать, в каком секторе границы была сделана попытка?
— Дивизион шестнадцать, отделение два, — ответил фон Ротенау.
— Хорошо… Буду ждать вашего звонка.
Судорожное напряжение царило в течение тридцати шести часов в американском посольстве в Париже.
Новости с подробностями о смерти Брикмана, наконец, дошли до Дори. Из американского посольства в Праге ему послали шифрованную депешу. Новость была краткой и неприятной. Брикман был убит. Предполагалось, что Гирланд, Бордингтон и Мала Рейд попытаются пересечь австрийскую границу. И была полная уверенность в том, что Малих и Смерн преследуют их.
Дори, страшно бледный, с черными кругами под глазами, передал расшифрованную телеграмму О'Халлагану.
О'Халлаган прочел телеграмму и положил ее на стол.
— Ведь мы не знаем, имеет Гирланд при себе документ или нет, не так ли? — сказал он. Он потер верхнюю губу. — Я о нем не беспокоюсь. Я готов держать пари на что угодно за него, против Малиха и Смерна.
Дори снял очки и стал их протирать. У него это всегда было признаком замешательства.
— Теперь это продолжается уже три дня… Как вы, думаете, мне уже нужно сигнализировать, что я потерял документ?
— Нет. Если он потерян, он потерян. Но существует возможность, что Гирланд привезет его к вам. Не торопитесь заранее перерезать себе горло! Дори на некоторое время погрузился в размышления, потом согласился.
— Согласен. В сущности, Латимер приехал туда — это уже кое-что. Это составляло часть программы, Тим, — добавил он, видя, что лицо О'Халлагана выразило неподдельное изумление. — Малих был так занят Гирландом, что я воспользовался этим, чтобы послать Латимера туда вчера утром. Я знаю, что он не встретился ни с малейшей трудностью. Так что я не полностью завалил операцию.
О'Халлаган издал глухое ворчание — Гирланд может предавать меня как ему угодно, — с горечью продолжал Дори. — Если документ у него и его поймает Малих, он отдаст его, чтобы спасти свою жизнь. У него нет ни малейшего признака совести… никаких принципов. А почему бы ему и не сделать этого — спокойно спросил О'Халлаган. — Разве мы когда-нибудь что-нибудь сделали для того, чтобы он остался верен нам? Дори выпрямился и пристально посмотрел на О'Халлагана, но так как возразить ему было нечего, он молчал, а О'Халлаган продолжал:
— Я отправлюсь в Вену. Я уже предупредил Говарда. По его словам, у него есть отличный парень на границе, который поможет нам в чем только сможет.
— Очень хорошо, Тим, — сказал Дори. — Мне необходимо вернуть этот ультрасекретный документ, мне нет необходимости говорить вам об этом… Я рассчитываю на вас.
— Если его можно будет вернуть, он будет возвращен, — обещал О'Халлаган и вышел из комнаты.
Менее чем через час он уже летел по направлению к Вене на борту военного самолета.
Гирланд выпрямился и вытер рукавом мокрое от пота лицо. Он смотрел на три бочки, прижатые теперь друг к другу при помощи веревки, которая не вызывала у него доверия. Она была старой и могла порваться. Ему хотелось знать, как долго она выдержит, когда бочки будут нагружены, но он воздержался от того, чтобы высказать свои сомнения Мале и только с улыбкой спросил ее:
— Что ты думаешь о моих способностях в судостроении?
— Они будут плавать? — с беспокойством спросила Мала, взгляд которой не отрывался от поверхности черной и липкой воды.
— Да, разумеется. — Гирланд присел на корточки, открыл заплечный мешок и опорожнил его. Он нашел пластиковый мешок, в котором был кусок сыра, черствый хлеб и колбаса.
Мала задрожала.
— Я не смогу проглотить ни кусочка!
— Хорошо… тогда, может быть, позднее!
Зловоние, исходящее от воды, тоже вызывало у него тошноту. Он положил провизию обратно в мешок.
Вынув из внутреннего кармана мятый конверт с надписью «ультрасекретно», он сунул его в пластиковый мешок. Из заплечного мешка он достал пачку банковских билетов. Там находилась его доля из тридцати тысяч долларов, потом доля Браунов. Он положил деньги также в пластиковый мешок.
— Ты хорошо поступишь, если доверишь мне свои деньги, — сказал он. — Они будут в большей сохранности тут, если нам все-таки придется плавать.
Мале становилось холодно. Сырость в воздухе вызывала у нее дрожь. Она снова надела джинсы и свитер, потом достала из кармана пачку денег и протянула их Гирланду.
Он старательно завязал конец пластикового мешка, потом положил обратно в заплечный мешок и просунул ремень от мешка за веревку, которая окружала бочки.
— Хорошо, — сказал он. — Спустим наш плот на воду. — Он подошел к Мале и обнял ее. — Повторяй себе все время следующее: мы выберемся отсюда. Ты меня хорошо поняла? Если что-нибудь произойдет, не пугайся. В особенности, не сходи с ума. Предоставь действовать мне. Мы с тобой через три дня угостим себя самым роскошным ужином в Париже.