отношении доктора к моему здоровью, вот так. Я ни разу не был обследован от «гребенки до пят». Один раз, только один раз вы обратили внимание на мой палец, истекающий кровью в результате ранения об острый шип акации, и почти что рваную рану заклеили лейкопластырем.
– Ту царапину?
– Для вас, доктор, это, может и царапина, а для больного, то есть для меня – рана. У вас жестокое сердце, и вы не используете могучий метод воздействия на больного – психотерапию. В данном случае, будучи убежденной, что летальный исход исключен, тем не менее, вы должны были обнять, поцеловать больного крепко и продолжительно в губы, вселяя в него надежду, что цара… я хотел сказать рана, заживет без последствий. Я достаточно четко излагаю свои мысли, дорогой доктор?
– Достаточно.
– Что будем делать дальше, Леночка?
– Полностью отдадимся течению и будем плыть, плыть, плыть, любоваться облаками и слушать тишину, пока нас не прибьет к берегу. Алешка, мне в жизни не было так хорошо, как в эти дни, как сейчас.
Между прочим, Сорочинцы стоят на Псе'ле, Псе'л впадает в Днепр, а там прямым ходом в море – да прямо к туркам, а времена-то гоголевские: тебя в гарем, а меня на галеры.
Все чаще стали роиться в Алешиной голове мысли какие-то странные, непривычные… Раньше такое в голову не приходило ни в Москве, ни до недавнего времени здесь, на Пселе. Все это походило на раздвоение личности. Алеша спорил сам с собой, но как-то вяло, неэнергично.
«А что ты, собственно говоря, Алешка, хочешь? Не валяешь ли ты дурака, не играешь ли ты в запретные любовные игры, не обманываешь ли ты самого себя, вольный стрелок? Ты хочешь Леночку? – Да, хочу, всю… Хочу войти в нее и выйти, и так тысячи раз опять входить, и обнимать, и целовать всю “от гребенки до пят”, и чтобы она мне отвечала тем же. – Неужели тебе не понятно, что она святая женщина? Она пронесла свое девичество через всю войну и вплоть до сегодняшнего дня. А тобой завладели похотливые мыслишки. Да по отношению к кому? К Леночке?! Она тебе не Чечевица с вашего двора, помнишь такую? Или ты не любишь Леночку? – Люблю… наверное, люблю. – Ну и дурак ты, Алешка! А еще хорохоришься: вольный стрелок, вольный стрелок! Ты не вольный стрелок, а размазня: морочишь Леночке голову! А что такое вольный стрелок, кстати, объясни. Это как с Чечевицей – никто никому не обязан, так что ли? – М-да! Нет, конечно. Это пошло от Вебера, от “Вольного стрелка” – каждый вкладывал в стрелка что-то свое, по своему разумению. Туманно излагаешь, разговаривать по-человечески разучился. Ясно! Так чего же ты Леночку звал на Псел? Тебя же мама предупреждала. – А может быть, я все же ее люблю! – Кстати, ты к ней в комнату ночью входил? – Да, то есть нет, в общем, пытался. Но она запретила. Хотя в тот момент я сходил с ума, но отрезвел, когда понял, что дома, на постели во время отпуска – это все, это навсегда. И потом, ее твердое “Нет!” – Да, с тобой не соскучишься. Тогда вот что: плыви-ка ты по течению времени и выброси эти гадкие мыслишки из головы, ясно? – Да, да! То есть нет! Нет у меня никаких гадких мыслишек! Конечно, я полагал, что буду с ней… но без всяких продолжений в Москве. – А, понятно! Леночка нужна тебе только для времяпрепровождения. Дурак, еще раз дурак. Тебя же предупреждали, что с Леночкой так нельзя, и ты вроде бы это понимал. С тобой, парень, все ясно, ты запутался. И я не удивлюсь, если Леночка сама проявит инициативу – от тебя не дождешься. Тогда ты ее получишь, но тебе это будет стоить “вольного стрелка”, хотя, если признаться, такая жизнь тебе давно осточертела. Может, пора приставать к тихой пристани? – Пожалуй. Впрочем, не уверен…»
Приготовление еды не занимало много времени у Леночки, тем более ей помогал Алеша. Тарас, брат Марийки, поставлял к столу свежую рыбу, так что всегда была уха, или жареная рыба, или цыпленок табака, что тоже неплохо. Алеша в самое благодатное время при первых лучах солнца, пока еще Леночка спала или просыпалась, отправлялся к Марийке за абрикосами, вишней, луком, салатом и горячим, на поду испеченным хлебом.
Как-то они решили навестить родителей Алеши. Встали рано, до восхода солнца, и, пройдя дубовой рощей, как им показала Марийка, через полтора часа добрались до села. Прогулка была чудесная, запомнилась им на всю жизнь. За деревьями, на востоке, разгоралась заря – сначала красная, затем розовая, а потом бледно-розовая, и вокруг становилось все светлее и светлее, потом появился раскаленный край солнца, и вот уже сияющий солнечный диск, на мгновение удерживаемый землей, помчался на невидимой колеснице по небесной сфере. Как красива, как замечательна наша земля! Выйдя из рощи, решили идти вдоль берега, будучи уверенными, что натолкнутся на папу. И в самом деле, в огромной шляпе, стоя по пояс в воде, он выводил рыбину под сачок.
– Па, здравствуй, мы с Леночкой приветствуем тебя!
– Извините, что не могу повернуться к вам лицом. Здравствуйте, здравствуйте, доброе утро! Очень рад, что пришли.
– Тебе помочь?
– Тихо спускайся в воду, осторожно, без всплеска. Бери сачок и тихонько подводи под хвост. Это щука. Когда будешь уверен, что не промахнешься, осторожно старайся вогнать ее хвост в сачок и постепенно натягивай сетку на туловище. Древко сачка может треснуть, так что постепенно руки перемещай ближе к сетке.
Вытащив рыбину на берег, они увидели, что это щука длиной более метра, она едва поместилась в корыте. Подошел сосед с тележкой и мешком. Мешок натянули на корыто. Эта операция прошла быстро. А вот запихивание щуки из корыта в мешок проходило с трудом. Лезть в мешок щуке явно не хотелось, она била хвостом и пугала окружающих оскалом открытой пасти. Наконец щуку вогнали в мешок, который на всякий случай завязали.
– Па, сколько думаешь килограммов?
– Могу лишь сказать, что выуживал ее долго, до вашего появления не менее часа, и с большим трудом – это же живое, рвущееся на свободу ощеренное бревно, да еще с какими зубами!
Мама и папа обрадовались Леночке, расцеловались с ней, не знали куда посадить и чем потчевать. Вели разговор обо всем на свете, кроме главного. Улучив момент, мама потихоньку спросила у сына:
– Ну, как там у вас дела – налаживаются или все еще нет?
Вопрос остался без ответа.
Когда стало смеркаться, Алеша и Леночка распрощались с родителями и быстро пошли к своему селу по еле заметной тропинке. Дошли, не заблудились.
Однажды Леночка предложила сразу после завтрака перебраться через Псе'л в дубраву и побродить там «в поисках тени Гоголя». Утром еще свежо, и зачем мокнуть обоим? Алеша долго уговаривал Леночку у стремнины взгромоздиться ему на закорки.
– Надеюсь, хорошенькие ножки доктора будут себя вести тихо – не дергаться и не брыкаться. И тогда они будут доставлены вместе с хорошенькой головкой, шейкой, спинкой, животиком с ямочкой, грубо называемой в народе пупком, а также с двумя очаровательными холмиками, украшенными остроконечными пиками, которых я никогда не видел и знаю только по описанию царя Соломона и только мечтаю изучить.
– Хорошо, поехали. Но только, Алешка, без фокусов.
– Доктор, я не факир.
Хорошо на Псе'ле в жаркий день. Но вечера там просто изумительны. После захода солнца с каждым часом все ниже и ниже опускается над хутором небо, и с каждым часом все ярче и ярче разгораются огромные звезды, величиной с блюдце. Да разве может быть иначе в волшебных гоголевских местах, где прогретая жарким солнцем земля ночью отдает тепло, и воздух наполняется запахами садов, цветов, скошенной травы, приберегаемыми для вечерних и ночных ароматов.
В одну из таких ночей Леночка с Алешей в обнимку сидели над рекой. Такая волшебная ночь располагает к откровенным разговорам. Получилось как-то само собой, из потаенных глубин души прозвучали слова, поразившие Алешу в самое сердце:
– Алеша, я хочу иметь от тебя ребенка, похожего на тебя: с серо-голубыми глазами, с такими же длинными ресницами, любознательного, открытого, честного. И чтобы наш ребенок любил поэзию, музыку…
