главный конструктор одного из вертолетов. Его не привлекал юг – только Пюхаярв с рыбалкой и грибами на островах озера и окрестных холмах. Иногда он навещал нашу компанию, привозил крупных окуней и лещей или десятка два твердых белых грибочков. В прошлом году его не стало.
В последнее время Ларины останавливались у Амалии Людвиговны, в комнате с камином, одна стена которой была стеклянной. В садике за стеклянной стеной было множество цветов и ровная зеленая лужайка, окаймленная аккуратно подстриженным кустарником, что создавало иллюзию продолжения каминной комнаты.
С хозяевами встреча получилась теплой и немного грустной – все понимали, что гости из России приехали в последний раз. Один только Матти, техник по электронике, отслуживший лет пять тому назад срочную службу в Советской Армии, худенький, ловкий, быстрый, из-за отсутствия работы по специальности переквалифицировавшийся в электрики, смотрел в будущее с оптимизмом:
– Ты знаешь, Алеша, – он почему-то ко всем обращался на ты, хотя они были много старше его, – я тебя приглашаю к себе в любое время и всегда. Кто мне может запретить, если даже будет граница. Я к тебе приезжал в Москву, и ты будешь ездить ко мне, когда захочешь. Потом, я теперь хозяин. Мне досталось наследство, ты об этом ничего не знаешь.
Они стояли на краю последнего холма Отепянской возвышенности, где она круто обрывалась к долине.
– Отец выбрал именно это место, чтобы поставить дом так, чтобы вся земля наша была на виду. Верил, что она вернется к нам. Отсюда всегда видно, как солнце заходит за дальний лес, красиво. Видишь хутор – десять минут ходьбы. Тетя умерла зимой, и хутор и вся земля до «Дуба войны», и столько же после «Дуба войны», перешли ко мне по наследству. Ты читал, почему так тот дуб назвали? Крестьяне бунтовали, прислали войска, устроили экзекуцию, а кого и в тюрьму забрали. Было это лет полтораста тому назад. Отепя должен стать местом для отдыха и для спорта. Уникальное же место, а они заводик построили. Я помню, ты удивлялся, зачем в заповедном таком красивом месте завод строят – весь вид на долину испортили. Завод-то липовый: десяток станков, кузница, сварка, склад запчастей да котельная – единственная труба на всю Отепянскую округу дымит. Завод ремонтирует тяжелые грузовики «МАЗ» для добычи сланцев в карьерах Кохтла-Ярве. Там его и надо было строить. А не за сто километров гонять тяжелые МАЗы, только дорогу разбивают. Правильно я говорю, Алеша? А они, что, по-умному решили, если таким образом в Отепя создали всего двадцать рабочих мест, считая конторских. Я бы организовал дело так, что кузнец стал бы и сварщиком, совместил бы профессию станочников, и зарабатывали бы больше, и перекуров бы стало меньше, и производительность возросла.
– Хозяином начинаешь себя чувствовать, Матти? – спросил Дан.
– Пока еще нет, но хотел бы. Между прочим, завод-то на моей земле. Я бы загрузил людей работой, кто ее не боится. Кормил бы всех спортсменов и отдыхающих. Пошли, покажу на хуторе, какие в Эстонии делали закрома для хлеба еще сто лет назад: без единой щелочки, из сороковки, на века. И где буду откармливать свиней, покажу. Все посчитаю сам. Лишь бы не мешал СССР и наши бездельники, когда придут в правительство. Жить будем богато и я, и мои работники тоже. А я войду в правление местной власти, когда будут выборы. Алеша, ты знаешь, я работу люблю. Если моего среднего технического образования не хватит, пойду учиться дальше. Я решил, надо экономикой заниматься.
– Меня радует твой оптимизм и убежденность, что ты сумеешь организовать большое прибыльное хозяйство. Ты рассуждаешь, как предприниматель. России пока до этого далеко. Пока в сознании большинства предприниматель – это жулик, прохиндей, ловчила. А ты рассуждаешь, как западный бизнесмен – и себе прибыль, и людям дать достойный заработок в зависимости от их труда. Хотя всем этим рассуждениям грош цена, пока вы не уйдете из СССР, – заметил Алексей Петрович. – Одно мне непонятно, откуда ты возьмешь спортсменов и отдыхающих, кто будет заказывать тебе продукты, кто станет твоими заказчиками?
– Матти, если Эстония отделится, а это будет так, то закроют границу, и отдыхающие к вам не повалят из России, как было раньше, – сказал Георгий. Его поддержал Дан:
– Откуда ты возьмешь спортсменов? Эстонское спортивное общество лопнет как мыльный пузырь без поддержки профсоюзов и Комитета спорта СССР.
– Я думал об этом. Трудностей будет много, но мы, эстонцы, их преодолеем. Мы, что, хуже финнов? Умеем работать.
На следующий день все собрались в беседке маленького садика Амалии Людвиговны, утопающего в цветах, – конечно, розы, и гладиолусы, и лилии. А внизу, чуть подальше от длинноногих аристократов – маргаритки, и анютины глазки, и еще какие-то голубенькие, опоясывающие кольцом цветочный рай, благоухающий по-разному в зависимости от времени суток. А по глухой стенке дома, выходящего в садик, по решетке из веточек, карабкался клематис, усеянный темно-фиолетовыми колокольчиками. Вот такое прибалтийское лето: много цветов, чистейший воздух и тишина.
Пришел Сильвер, сын Амалии Людвиговны, который был главным тренером на трамплине:
– Я, собственно, за вами. Пока лыжники отдыхают, посмотрим трамплин и трассу. Трамплин работает летом. Рекорда в этих условиях не поставишь, а тренироваться можно. Функции снега выполняет синтетическая солома, периодически поливаемая водой. Потом времена такие, что нас ждет, никто не знает! Пока есть что показать, может быть, в последний раз, поехали, а?
И они покатили к спортивному комплексу, сначала к лыжной трассе для бега на роликовых лыжах. Какая красота кругом! И умело проложенная трасса нисколько не портила ландшафт, а напротив гармонично в него вписалась. Где-то через километр за очередным поворотом показался трамплин, возвышающийся над Отепянскими зелеными холмами, да, пожалуй, он был выше петуха на кирхе.
– Прыжки начнутся через час. И сейчас мы могли бы подняться на трамплин – предложил Сильвер. – Во время подъема всем держаться за поручни, не отвлекаться, а на большой высоте вниз лучше не смотреть, – поучал Сильвер. Голова может закружиться.
На вершине трамплина была маленькая огражденная площадка, откуда открывался потрясающий вид.
– Ребята, – взволнованно прошептала Светлана, – смотрите, под нами вся Эстония, а может быть, вся страна, весь мир, который с такой головокружительной высоты можно рассматривать до бесконечности, каждый раз открывая что-то новое. Только птица может видеть с такой высоты землю. С самолета все воспринимается по-другому, слишком далеко картины земли, и меняются они с калейдоскопической быстротой.
Все притихли, пораженные открывшейся перед ними картиной. Немало прекрасного приходилось видеть в разных концах мира, но здесь красота земли открывалась по-иному, в иной перспективе: чувствовалась глубина пейзажа, сливающегося с синевой горизонта. Над головой полыхало солнце, а внизу буйствовали оттенки зеленого цвета – леса, и перелески, и поля. И в этом зеленом море неожиданно проглядывали острова голубого льна и ярко-желтого рапса. Поблескивали зеркальные поверхности озер… А прыгающие с камня на камень то ли ручейки, то ли небольшие речки радужно искрились в лучах солнца. И ни одной дымящейся трубы, не только трубы, но ни одного техногенного сооружения, да и вообще людей не видно – только результаты работы добрых рук.
– Посмотрите, вот он перед нами – мир для человека, прекрасный и совершенный, – вновь заговорила Светлана. Неужели вся эта красота может погибнуть, если человечество не осознает, к чему может привести бездумная атака технического прогресса на основу жизни? Подходит ли слово цивилизация, которое означает прогресс в смысле повышения комфорта жизни людей, но – регресс по отношению к природе, к флоре, к фауне, к братьям нашим меньшим. Слово «цивилизация» слишком интегрально, слишком убого, если под ним понимают рассвет для одних и закат для других. Здесь очень красиво, очень! Большое вам спасибо, Сильвер, за доставленное удовольствие.
– Профессор, ваше обращение к природе и обществу всеми было выслушано с исключительным вниманием и пониманием тех проблем, которые вы ставите перед всем миром, спасибо. А когда мы спустимся с этой дух захватывающей высоты, не забудьте пришить хлястик к моей курточке, дорогая Веточка.
Спустились вниз, и снова заговорили о том, что сегодня волновало, – о грядущих переменах.
– Сильвер, как вы думаете, что ждет Эстонию и лично вас в связи с выходом из Союза? – спросил
