ли, ей не подходит. Нам подходит – ей не подходит. Был еще лучше, в Москве, разведенный, гинеколог, свой кабинет. Я говорю: «Хороший мужик». А она: «Бабник». А теперь я не хочу. Нам еще заики в семье не хватает. И так между собой договориться ни о чем не можем.
После поездки в Пярну оставшиеся дни отпуска в основном проводили в лесу, отъезжая от Отепя километров на пятнадцать-двадцать. Заезжали обычно в маленькие столовые, попадавшиеся буквально на каждом повороте дороги, в которых можно было вкусно и недорого пообедать. Ездили на своих машинах обычно поочередно. Однажды они проезжали по какой-то далеко не главной дороге, по обеим сторонам которой их сопровождал живой и красивый лиственный лес. Где-то в истоках реки Гауи со стороны реки лес прервался примерно на километр. Они увидели огромную поляну, огражденную засохшими дубами, твердо стоящими на земле, как солдаты в строю. В центре поляны – гигантский сухой дуб, проживший, наверное, не одну сотню лет. По-видимому, дубы погибли из-за заболачивания, о чем свидетельствовало множество кочек, поросших мхом. На поляне они увидели поразительную картину: на дубах – и на верхушках, и на ветвях, сидели, как изваяния, аисты. На большом дубе в центре сидели самые крупные птицы, или им так показалось. Они остановили машину, чтобы послушать птичьи разговоры, но было тихо. Даже ветки не скрипели. Их окружала мертвая тишина и застывшие фигуры огромных птиц, показавшиеся зловещими.
– Ребята, мне что-то не по себе от этой картины, – сказала тихо Леночка, а Светлана добавила:
– Поехали отсюда. Не будем мешать их собранию.
Перед отъездом в Москву решили устроить традиционный обед в лесу на поляне у Пюхаярва. Где-то в центре поляны было приготовлено кострище, стульями служили чурбаны. На стальном пруте висели огромный закопченный чайник и котелок.
В этот день был удачный «грибной улов»: в основном небольшие твердые беленькие, да еще подосиновики и подберезовики. Так что ожидалось вкусное жаркое из грибов и грибная лапша.
Уже все было готово, и главная повариха Света хотела разливать суп по тарелкам, как послышался шум подъезжающей машины, остановившейся вплотную с машиной Дана. Все поднялись в недоумении – мало ли места на полянке, в чем дело?!
– Гога, Георгий! Дорогой! Приехал! Молодец! А где Этери? – на него налетели все сразу, обнимая и тормоша.
– По традиции грибная лапша на этой полянке, не так ли? Я этого пропустить не мог, не позволил мой грузинский характер отходить от традиций. Конечно, не за грибной лапшой я пролетел эту тысячу километров, хотя кто от нее откажется, а чтобы с моими друзьями проводить отпуск. Ленку я поздравил, подарок вручил. С женихом познакомился, с его отцом выпил за здоровье молодых. Провел за столом почти сутки. С Этери поругался. Сел в машину, прихватив с собой тарелку, ложку, кружку и несколько бутылочек «Хванчкары». Переночевал на турбазе «Иса» у реки Великой, мимо которой всегда пролетали не останавливаясь, – и сразу сюда, успел.
– Ну, молодец! Ну, друг! При чем здесь грузинский характер? Он поступил как настоящий друг! Дай я тебя обниму, – шумел Дан.
– Дан, дай мне тоже обнять Гогу! Дорогой мой, вот что значит дружба! – тоже шумел Алеша.
– Гога, а как же Этери? – почти в унисон спросили женщины.
– С Этери никак. Мы уже давно перестали понимать друг друга и разойдемся, я чувствую, как в море корабли. Думал, в этой поездке найдем общий язык, ребята рядом, повлияет на нее обстановка, перестанет бурчать с утра до ночи. Не помогло. И все из-за Ленки, из-за ее жениха. Самое интересное, что им, оказывается, мешаю жить я, и они уезжают от меня подальше – в Штаты, чтобы нам случайно на улице не встретиться. Ленка это сказала, правда, полушутя. А там кто ее знает! Вот я и остаюсь без своей половинки, вот так.
– Ребята, было бы отлично, если бы рядом была Этери. Сейчас их помирить трудно, оба пошли вразнос. А как ты любил Лену, как с ней возился, когда она была маленькой. Гога, я так рада видеть тебя, как будто век не встречались, сказала Леночка. – Ас Этери у вас будет согласие и мир, надо, чтобы прошло время, вы помиритесь. Знаешь, как говорят в народе: «Милые ругаются, только тешатся».
– Правильно говоришь, дорогая, – за всех ответил Алеша и повел Георгия к ручью умыться с дороги.
Затем все снова уселись вокруг костра. Гоге надо было выговориться.
– Все-таки дочь, которая меня обидела, оказывается, уже год, как замужем. Они снимали комнату в коммунальной квартире, вот. А мне говорили: командировки, командировки. А теперь улетает от отца в другое полушарие. Больше теперь я ее никогда не увижу, по всей вероятности. И мы с ней всплакнули, обнялись, расцеловались в стороне от гостей, без Этерки, одни. Перед кем я могу выплеснуть свою душу, как не перед вами! А Этерка все знала и молчала целый год – «дескать, я против». А я разве не человек, не отец своей дочери, что со мной нельзя было поговорить один, два, пять раз, несколько раз, чтобы переубедить, наконец, если они такие правильные, эх! Давайте выпьем за мою Ленку и за ее счастье!
Вино выпили стоя. Светлана разлила всем в тарелки грибную лапшу, благоухавшую лесом и наступающей осенью. Георгий, не имевший во рту ни росинки после выезда из Москвы, получил двойную порцию. Снова говорили о Лене, и об Этери, и о том, что Георгий со школьной скамьи был замечательным, верным и преданным товарищем, что не мешало ему быть упрямым грузинским ослом. На ребят он не обижался, иногда, кивая, соглашался, иногда не соглашался, отрицательно мотая головой, но по поводу «упрямого грузинского осла» не спорил.
– Как обычно, моем посуду, как монгольские пастухи, – заявила Светлана.
И все как по команде тщательно облизали свои тарелки и ложки. Затем, отступая от монгольских обычаев, тщательно протерли посуду мхом с солью и ополоснули кипяточком.
Мимо пробегал лыжник, остановился и многозначительно спросил:
– Обед в честь отъезда? Удастся его повторить в будущем году, как вы думаете?
– Прежде чем ответить на ваш вопрос, скажите, а вы бы хотели видеть нас через год?
– Как иностранных туристов, а не хозяев страны, которые и нашу страну считают своей.
– Спасибо за честный ответ. Я убежден, что Эстония выйдет из СССР, а вместе с ней и другие республики. Наступают трудные времена, революционные и для вас, и для нас и, надеюсь, бескровные, если успешно пройдут реформы.
– Большое вам спасибо за честный ответ. Желаю успехов. – И мужчина покатил дальше.
Наступил последний день перед отъездом. Георгий проверил состояние всех машин перед дальней дорогой. После ужина прошлись по Отепя, прощаясь со знакомыми. Женщины произнесли сакраментальную фразу: «В Москву! В Москву! В Москву!»
Прощайте, милые эстонские хозяева! Желаем вам счастья в новой жизни, без социальных потрясений, в равноправном сосуществовании с Россией и со всем миром!
После возвращения в Москву у Алексея Петровича на душе было сумрачно и тревожно: лишь временами пробивались лучики надежды и радости. Но они касались лишь движений в обществе, которые сотрясали, казалось, на века построенную советскую империю. А Леночка с каждым месяцем стала быстрее уставать в своей клинике, с сентября лишь раз в неделю проводила операцию. Но продолжала заниматься со студентами и проводила заседания ученого совета. Министр попросил ее повременить с переходом на должность советника:
– Мы академиками не бросаемся, дорогая Елена Федоровна. А вы у нас светило. В системе здравоохранения самая деятельная и, что особенно приятно отметить, – красивая женщина. Вот пройдете обследование у себя в клинике и поедете к лучшим мировым специалистам. К нам приезжают со всего света, и нам не грех поучиться у них. Кое в чем они вырвались вперед лет на десять-двенадцать. Себя не перегружайте. Не мне вас учить, как внимательно надо относиться к сердцу. Лечиться, Елена Федоровна, лечиться, работа в лес не уйдет, вся ваша будет! Желаю вам скорейшего выздоровления, позванивайте.
Как-то вечерком после ужина Леночка перебралась с кресла на диван, и как бывало нередко в последнее время, к ней подсел Алеша, расправив плед у спинки дивана.
– Тебе уютно?
– Да, очень хорошо, особенно когда ты рядом.
– Леночка, когда наконец закончится твое затянувшееся обследование?
