— Кто ты?
— Меня зовут Квенд Зоал. Когда-то я был жрецом серой мантии. Это меня ты победил, но почему-то не убил на Арене в Лиг-Ханоре. И это я напустил на тебя нихурру в Валкаре, протащив ее туда с помощью Магического Кристалла. И захваченный вами и потому вынужденный покончить с собой человек был моим помощником. И лишь мне удалось уйти после схватки на Алфарском перекрестке. А сейчас все закончилось, я теперь никто, и когда закончу, можешь меня убить. Жизнь потеряла для меня смысл.
— Почему ты и другие хотели моей смерти? Кому и чем я мешал?
— Не знаю. Раньше думал, что знаю. Теперь — нет.
— Но все-таки? Ответь, для меня это очень важно. Ведь я никому не желал и не желаю зла.
— Жрецы высших рангов считают, что ты представляешь угрозу для самих Сверкающих. Но мне неведомо, в чем состоит эта угроза. Я принимал их слова на веру. Даже он не знал толком, — Квенд кивнул в сторону Пала Коора, — а ведь он был жрецом белой мантии, не чета мне. Возможно, это знает только Верховный Жрец. Раньше… еще совсем недавно, я ненавидел тебя… так ненавидел, что здесь словно огонь горел… — Квенд постучал себя по груди. — А сейчас внутри все мертво… и мне все безразлично. Может, ты хочешь похоронить своего друга отдельно? — Квенд выпрямился и посмотрел Рангару в глаза.
— Пожалуй, — сказал Рангар. — Спасибо, что не оставил его на съедение диким зверям и стервятникам, и решил позаботиться о нем, но мы должны сделать это сами.
Он подошел к мертвому другу и содрогнулся — раны превратили его лицо в сплошную кровавую маску, тело было изрублено и искалечено десятками смертельных ран. Да, здесь не помогло бы и озеро онгры…
— Фишур, я не знаток Ритуала Погребения. Что надо делать?
— Мы с Ладой все сделаем, — сказал Фишур. — Ты только перенеси его туда, где он обретет вечный покой. Могила должна находиться на открытом месте, чтобы его душа с небесного острова могла видеть последнюю обитель своего тела.
На самой верхушке склона Холодного ущелья Рангар отыскал просторную нишу и опустил тело Тангора рядом. Лада принесла из фургона чистую одежду (как ни странно, но их оба фургона уцелели; Ночные Убийцы реквизировали три фургона из второго обоза). Фишур вновь сходил в пещеру и принес воды. Тангора раздели, омыли и одели в чистое. А затем Лада пела тоскливые погребальные песни, а Фишур совершал положенные по ритуалу действия, сложные и непонятные Рангару в деталях, но странным образом постигаемые им в целом; так из фрагментов, ничего не говорящих зрителю в отдельности, вдруг вырисовывается целостный, ясный образ.
Потом Рангаром овладело ощущение отстраненности происходящего, словно он наблюдал за всем (и за собой в том числе) откуда-то издалека. Затем к нему пришло уже и вовсе странное чувство, что это все уже когда-то происходило с ним… Он что-то делал по просьбе Фишура и Лады или просто стоял и смотрел, а память с торопливой услужливостью подсказывала: а вот сейчас случится то-то и то-то, а теперь… Он сжал зубы, закрыл глаза и долго тряс головой, изгоняя непрошеные образы.
Но вот, наконец, все закончилось, и тяжелая каменная плита навеки погребла под собой отважного гладиатора и воина, человека большой души Тангора Мааса, который совершил великий подвиг во имя дружбы столь же естественно, как дышал.
Фишур извлек из принесенной сумы флакончик с плотно притертой пробкой, открыл его, окунул туда кисточку и что-то написал на плите. Вначале буквы были невидимы, но Фишур пробормотал заклинание, и на сером камне отчетливо проступила красивая золотистая надпись: «Здесь покоится вольный гладиатор Тангор Маас из Тиберии, геройски погибший восьмого дня месяца Ширит-Юарм в год Белого Мрурха».
Они еще немного постояли у могилы, затем одиннадцать раз поклонились и ушли.
Квенд Зоал тоже закончил Ритуал и сидел на камне, бессильно уронив руку и опустив голову на грудь.
— Ты так и собираешься сидеть? — спросил Рангар.
— Убей меня, иномирянин, — глухо произнес Квенд, не поднимая головы.
— Я не стану убивать тебя, — сказал Рангар. — Я устал убивать, не хочу даже видеть смерть, а не то чтобы самому…
— Значит, я сдохну сам. Как берх на могиле хозяина. Мне незачем больше жить. Я не хочу жить. Неужели это так трудно понять, иномирянин?
— Зови меня Рангаром. А понять тебя, конечно, можно, но вот приветствовать твое желание нельзя. И ты не прав, когда считаешь свою жизнь утратившей смысл. Разве тебе не важно, кто _на самом деле_ повинен в смерти твоего отца? Ведь ты, надеюсь, уже понял, что моей вины в том нет. Если бы вы не преследовали меня, твой отец жил бы и здравствовал, и твой помощник не погиб бы, и еще многие, очень многие остались бы в живых.
Квенд ничего не ответил.
— Впрочем, поступай как знаешь, — сказал Рангар. — Единственное, о чем прошу тебя, — помоги нам похоронить убитых воинов из охраны обоза и торговцев. Они тоже дрались отважно и достойно встретили смерть. К сожалению, у нас просто не хватит сил похоронить их каждого в отдельности, поэтому сделаем это в общей могиле. В моем мире такие могилы называют братскими.
— Может, дождемся очередного обоза или патруля? — спросил Фишур.
— Нет, Фишур. Неизвестно, когда сюда кто-нибудь заедет. Может, через несколько иттов, а может, и тэнов. Они ведь не стали дожидаться подмоги, когда обнажили мечи на нашей стороне.
Обоз, следующий из Брана в Поселок Рудокопов, появился через полтора тэна, когда тела погибших только-только подготовили к погребению. Обоз состоял из десяти фургонов и отряда охраны из сорока человек. Выслушав немногословный, не во всем правдивый, но вполне правдоподобный рассказ Фишура о происшедшей здесь трагедии, воины дружно взялись помогать в похоронах; чем могли, подсобляли и торговцы. Но только еще через два тэна Ритуал Погребения завершился, и обозы разъехались в разные стороны. Оставшиеся втроем друзья продолжали путь на восток, а встречный обоз — к Поселку Рудокопов.
Квенд Зоал отказался присоединиться к кому бы то ни было и остался у могилы Пала Коора.
Поскольку Ночные Убийцы реквизировали только три фургона, трое друзей нежданно-негаданно добавили к своим фургонам еще пять, да к тому же с товаром (самое ценное, правда, разбойники забрали), и теперь Фишур правил тархами головного фургона, Рангар и Лада ехали верхом, остальные фургоны двигались в связке.
За несколько тэнов пути друзья не перемолвились ни единым словом, каждый глубоко погрузился в печальные думы, и печать невосполнимой утраты лежала на их лицах, и горе стыло в глазах… Несколько раз их останавливали патрули; Фишур рассказывал всем одну и ту же историю и вежливо отказывался от предложения сопровождать их в Бран.
— Уж коли мы уцелели в той страшной переделке, то и до Брана доберемся. А там наймем охрану, — говорил им Фишур.
Так, в печальном однообразии, прошло три дня пути. Горе в душах не только не обмелело — поднялось выше, раздалось вширь и вглубь. Лишь однажды Рангар спросил Фишура:
— Почему ни кхели, ни кхелиты не помогли Ночным Убийцам?
— Кхели днем небоеспособны, они ночные твари. Солнечный свет слепит их и делает вялыми. А кхелиты трусливы. Нам очень повезло, что битва произошла днем.
И Фишур отхлебнул из фляги, с которой в последние дни не расставался.
Ему хоть это помогает, сумрачно подумал Рангар, а тут, если выпьешь, совсем тошно делается.
В Бран они добрались на седьмой день пути. Когда на горизонте в солнечных лучах вспыхнули золоченые башни северо-восточного форпоста империи. Лада задумчиво произнесла:
— После той битвы… и гибели Тангора… нас будто бы оставили в покое. Никто за нами не следит, никто не нападает. Может, все самое плохое и страшное осталось позади?
— Сомневаюсь, — сказал Рангар, вспомнив мрачное пророчество Верховного Мага Змеи.
— Очень хотелось бы, конечно, но…
