не дергать поводьями.
Вдвоем с Гавейном мы отвели Быстроногую к каменному уступу, давая кобыле возможность привыкнуть к его запаху и голосу.
Я ездила с легким седлом, чуть толще кожаной подкладки, и он с камня забрался в седло скорее решительно, чем ловко. Когда он разобрал поводья, меня на мгновение охватило предчувствие дурного – я засомневалась, помнит ли он мое предостережение относительно ее рта. Но он управлял Быстроногой если и не умело, то аккуратно.
И только увидев, как Гавейн поднимается вверх по дороге, я поняла, что он гораздо худший наездник, чем мне казалось. «Милостивая Эпона, – взмолилась я, – не допусти, чтобы с ним что-нибудь случилось, пока он мой гость». Я бросила взгляд на Кевина и увидела, что он хмурится, обеспокоенный тем же.
Быстроногая хорошо сбежала вниз по дороге, обходя неровности и направившись к ручью скорее по собственному желанию, а не по воле Гавейна. Она подскакала к берегу, взмыла вверх и как нельзя более изящно перелетела через скалистую расселину. Гавейн прильнул к ее гриве, ухмыляясь от уха до уха, но, когда она приземлилась, не удержался, вылетел из седла, с ужасным стуком грохнулся о землю, перекатился на спину и замер, как мертвый.
Я добралась до него в страхе, что он разбил голову о камень. Интересно, какую жертву я смогла бы принести богам, чтобы оживить его, если в этом возникнет необходимость.
Он лежал среди травы и папоротника, тяжело дыша, и вид у него был очень удивленный. Лицо было забрызгано кровью, которая ровной струйкой текла из носа.
– Ты не ранен? – спросила я, опускаясь рядом с ним на колени и пытаясь остановить кровотечение.
– Со мной все в порядке, – прохрипел он наконец. – Приземлился на плечо и, думаю, немного ударился.
Я с облегчением увидела, что Гавейн смотрит вполне осмысленно, а на коже нет ран. Мы сумели унять кровь, и он с трудом сел. На одной щеке появилось красное пятно, которое, вероятно, потом превратится в синяк, но сам он был цел.
Потом он улыбнулся – энергичной, яркой улыбкой, которую я раньше находила такой заразительной, и покачал головой в знак восхищения.
– Хотя вы и живете в темных, маленьких домах и едите, как крестьяне, птиц и капусту, но лошади и подготовка у вас определенно замечательные, – сказал он.
Я была настолько поражена, что расхохоталась. Самодовольное презрение и дурное настроение исчезли, и хотя двигался он осторожно, но по сторонам оглядывался весело.
– Наверное, эта лошадь уже на полпути к Стене. Ее будет трудно поймать?
– Быстроногую? Нет, она почти член моей семьи и не убегает.
Я встала и осмотрелась по сторонам, заприметив свою кобылу, пасущуюся в траве около невысокого дерева.
– Я приведу ее, – сказал Кевин, передавая мне поводья двух других лошадей.
– Ты вполне уверен, что с тобой все в порядке? – спросила я снова, когда Гавейн встал на ноги. Я только сейчас поняла, как недалек он был от смерти, и колени у меня задрожали. А если бы он свалился в ручей и ударился о нагромождение торчащих из воды камней, принеся скорбь в свою семью и позор в мою? Я ужаснулась от того, что могло бы произойти, и меня изумила беззаботность Гавейна.
– Да это ерунда, – ответил он, – подумаешь, несколько синяков. Дома, после занятий с мечом, бывало и хуже.
Теперь мы ехали более спокойно, отчасти из-за утренней неудачи, отчасти из-за того, что навстречу стали попадаться люди, направляющиеся в селение на совет. Когда показались деревья, окружавшие поселение, Гавейн попросил нас остановиться.
– Мы вполне можем не сообщать об этом взрослым, – рискнул предложить он, застенчиво улыбаясь.
– А что мы скажем о твоем носе? – спросила я. Нос Гавейна покраснел, опух и свернулся на сторону.
– Я скажу, что моя лошадь внезапно понесла. Это тупое животное, и отец скорее предпочтет услышать такое объяснение, чем узнать о том, что я плохо сижу в седле и, более того, не проявил себя в состязании.
Я облегченно вздохнула, а Кевин молча кивнул, однако посмотрел на нашего гостя с восхищением, и глаза его улыбались.
– Значит, договорились? – с надеждой предложил Гавейн.
– Чудесно, – сказала я, ухмыляясь, и с этим мы вернулись в конюшни и на вечерний совет.
16
КОРОЛЬ ЛОТ
Королевские советы, на которые созывают жителей из самых отдаленных частей королевства, случаются нечасто, потому что обычно на них собирают местных вождей и проводят их там, где приходится останавливаться королю. Особое приглашение по просьбе специально приехавшего короля было делом совершенно необычным, и толпа была полна веселого любопытства. По тому, как люди приветствовали старых друзей, обменивались семейными новостями и предположениями о причине сбора, было ясно, что они рады перерыву в обычной летней работе.
Вскоре поселение оказалось переполненным людьми, и многие расположились лагерем вне его стен, потому что уехали так далеко от дома, что не надеялись вернуться до наступления темноты. Появился даже бродячий торговец, разложивший свои товары на коврике у колодца.
Светлые волосы и голубые глаза этого человека говорили о том, что он чужеземец, и я с любопытством наблюдала, как он предлагает свои товары то одной, то другой женщине.
При более пристальном рассмотрении некоторые товары на его коврике оказались разнообразными и дорогими: среди обычных бронзовых и медных вещиц, какие можно встретить на любом рынке, была серебряная брошь в форме массивного диска – ничего подобного я никогда раньше не видела.
– Саксонская работа, девочка, – сообщил торговец. Очень распространенная в окрестностях Йорка. Но это дорогая вещь, слишком дорогая для любого человека, кроме принцессы.
Меня подмывало сказать, что я и есть принцесса, но, поскольку у меня все равно нечем было заплатить за брошь, я решила промолчать.
Он протянул мне маленький кошелек, пестро раскрашенный и разрисованный замысловатыми узорами.
– Египетский, насколько мне известно. Скорее всего, соткан в Каире. А может быть, в Дамаске.
Мне стало интересно, где находится Дамаск и кто сделал кошелек. Я всегда восхищалась торговцами, по всему миру разносящими творения человеческих рук. Мне хотелось расспросить его о бивачных кострах, у которых он сиживал, послушать истории, услышанные им во время странствий. Но Гледис позвала меня помочь перелить вино, поэтому я улыбнулась мужчине и быстро убежала в кладовую.
Полдень был жарким и душным, но когда пришло время открывать совет, люди столпились на главном дворе. Их было столько, что некоторые заняли дверные проемы домов, сидя или стоя очень тесно друг к другу; каждый пытался найти себе место. Слугам пришлось пустить фляги с вином по кругу, поскольку кубков на всех не хватало. Ощущение праздника постепенно исчезло, и к тому времени, когда в центр площадки вынесли резной стул короля, веселье сошло на нет, уступив место серьезному настроению.
Ввиду важности происходящего отец открыл совет торжественным обращением к богам и после того, как им плеснули вина, немедленно представил собравшимся короля Лота и устало опустился на свой стул.
Энергия, исходящая от неугомонного северного владыки, заполнила пространство в центре площадки и приковала к себе все взоры. Он был огромным мужчиной с замечательными усами, их концы были смазаны воском и щегольски свисали вниз к подбородку. Отличный цвет его лица и крепкое телосложение говорили об избытке здоровья и энергии, и я не отрываясь смотрела на него с благоговейным ужасом и восхищением. Он был похож на легендарного героя, гордый и величественный, облаченный в льняную тупику, едва доходившую до колен, с переброшенным через плечо зеленым шотландским пледом, заколотым гигантской брошью с драгоценными камнями.
Легко было понять, от кого Гавейн унаследовал резкость, иногда даже близкую к грубости. Но если
