Той ночью луна только что прошла через полнолуние, и вскоре лунный свет залил тропинку, поэтому Кевин оставался в своем укрытии, надеясь, что сможет добраться до ступенек, ведущих вниз, к пещере в скале у водопада, прежде чем помешанный поймет, где он прячется.
Бесшумно взмахивая крыльями, пролетела сова, и, когда ее тень скользнула мимо Балина, он завертелся и замахнулся на нее кинжалом, пронзительно вскрикнув.
– Языческий ублюдок!
Галлдансер, услышав его крик, неожиданно заржал, и голова Балина дернулась в сторону звука.
– Ты насмехаешься надо мной, христианский подонок? – бросил он вызов, и Кевина затошнило от мысли, что Балин может напасть на мерина и убить его.
– Это ты меня ищешь, – воскликнул мальчик отчаянно, пытаясь отвлечь внимание Балина от лошади. Выскочив из зарослей ежевики, он выбежал на лунный свет, чтобы безумец мог отчетливо видеть его.
Балин прыгнул вперед с зажатым в поднятой руке кинжалом, волосы на его голове развевались. Кевин метнулся за ближайшее дерево, но через заросли ежевики пробраться было невозможно, и ему пришлось перебегать, спотыкаясь, из одного затененного места по краю тропинки к другому.
Наткнувшись на что-то, Балин упал на колени, отчаянно молотя руками. Когда он снова поднялся, на бедре виднелась глубокая свежая рана, полученная при падении.
– Выходи и давай сразимся честно! – завизжал он, угрожающе размахивая кинжалом перед собой. Потом начал приплясывать в лунном свете, делая выпады и отражая их, завывая и выкрикивая имена Балина и Балана. Время от времени он сильно раскачивался, потеряв равновесие, падал и снова разрезал ногу или руку. Но потом продолжал свой танец с еще большей яростью, пока в конце концов на его теле не стало кровоточить, наверное, с полдюжины ран.
Кевин достиг ступеней, вырубленных в стене расселины и, спустившись, осторожно выглянул.
Продолжалась брань, сыпались обвинения и оскорбления, раздирающие ночь и леденящие душу. Кевин притаился в темноте, сжавшись в комок. Позади шумел водопад, а прямо перед ним безумец наносил себе резаные раны.
Когда луна вышла на середину неба, Балин стоял на коленях, качаясь от усталости и потери крови. Шло время, его ненависть и злоба слабели, и наконец он зарыдал.
– Брат мой, брат, как ты мог совершить подобное?
Когда начало светать, Кевин выскользнул на тропинку и осторожно подошел к бессильно съежившемуся телу безумца, ожидая, что тот вскочит с пропитанной темной кровью земли и разразится бранью.
– Он оказался значительно моложе, чем я думал, Гвен, – грустно сказал Кевин, – и, возможно, когда-то был красивым. Но в то утро его глаза смотрели в залитое солнцем небо, которое он никогда больше не увидит, и рот, из которого вылетело столько отчаянных проклятий, закрылся навсегда. Я понятия не имел, какие почести ему отдать; похоронить по языческим или христианским обрядам выглядело бы издевкой, и в конце концов я оставил его там, где он лежал, решив, что вороны и звери, питающиеся падалью, сделают свое дело. Я надеюсь, – медленно кончил он, – что никогда больше не встречу человека, которого так же раздирали бы противоречия.
Вздрогнув, я накрыла руку Кевина своей рукой.
– Ты считаешь, что он был один и никакого близнеца не было?
– Я уверен в этом, Гвен. Два брата жили в одном теле: гордый кельт и набожный христианин, не способные примириться друг с другом.
Я подтянула колени к подбородку и обхватила их, чувствуя озноб и страшась мысли, что человеческая душа способна так воевать сама с собой.
– Эй, послушай, ты побледнела как полотно! – воскликнул Кевин, беспокойно всматриваясь в мое лицо и вскакивая на ноги. – Зря я тебе столько наговорил! Посмотри, я цел и невредим. – Он победно стукнул себя в грудь. – И я не позволю, чтобы ты испортила мое благополучное возвращение тем, что тебе стало дурно от моего рассказа. Ты меня слышишь? – Он схватил меня за подбородок и заставил посмотреть на себя. – Перестань, смотри, какой прекрасный солнечный день! Не стоит тратить время на грустные мысли о каком-то бедолаге, которого боги решили наказать.
Я улыбнулась больше от его попыток развеселить меня, чем из-за перемены в собственном настроении, и, медленно поднявшись на ноги, предложила ему наперегонки бежать до конюшни. Это слегка взбодрило нас, но я еще долго вспоминала ту историю.
19
КОРОЛЬ БАН
Весть о победе Артура над северными королями была воспринята с криками радости и большим облегчением. С помощью короля Бретани Бана он одержал победу в великой битве, в которой множество людей, включая самого короля Лота, были убиты. Уриен сдался и предложил присягнуть на верность Артуру, и тот согласился. Люди разойдутся по домам, и, если повезет, внутренние раздоры отойдут в прошлое. Отец намеревался вернуться в Регед, как только Уриен распустит армию, поэтому мы могли ждать его через две недели. За это время Нидану предстояло перевезти двор в Карлайль и ждать короля там.
Хлебные злаки были по колено, и стебли от тяжести зерен гнулись под ветром. Если не случится ничего плохого, можно ждать обильного урожая, а если мужчины, возвращающиеся домой, поспеют к жатве, то будет два повода для праздника. К городу в самом центре Регеда отовсюду стекались толпы людей, чтобы встретить победоносное войско.
Карлайль лежит на пересечении торговых путей со времен империи, потому что этот город не только контролирует западную оконечность Стены, но и стоит на главной дороге, которая ведет и на юг, и на север. Во времена легионов город, видимо, был оживленным местом, гостеприимно встречая постоянный поток воинов, караваны с припасами, военачальников и наезжающих время от времени чиновников.
В наши дни страной правит король, и центр государства находится там, где случается быть королю. Поскольку ни в государственных учреждениях, ни в чиновниках больше нет нужды, имперские здания стоят пустыми и разрушаются, если только население не приспособило их для собственных целей.
В Карлайле мне всегда неуютно, потому что, хотя обычаи римлян постепенно сходят на нет, их дома по- прежнему стоят, как старые скелеты, и режут глаз. Стены, окружающие город, так же неприступны и стройны, какими были тогда, когда их возводили первые строители, и в их тени таятся призраки легионеров. Люди сделали город добрее, оживили его, как мох сглаживает острую грань скалы у ручья. Сейчас и бродячий торговец, и местный крестьянин, устроившиеся со своим товаром среди полуразрушенной колоннады, и люди, собирающиеся на большую ярмарку, смеются, поют и танцуют на улицах и считают себя кумбрийцами, а не римлянами. Но, несмотря на это, меня никогда не тянуло в большой дом на берегу реки Иден, и я старалась проводить как можно больше времени в крепости Стенвикс, расположенной на холме за рекой, где разводили лошадей.
Местоположение Стенвикса позволяет хорошо видеть окрестности, и, когда дозорный на башне крикнул, что показалось войско, мы с Кевином вскарабкались на зубчатую стену, чтобы убедиться в этом.
К римской дороге уже сбегались люди, делясь новостью и с соседом, и с незнакомцем. Все они собрались у восточных ворот, радостно скандируя:
– Да здравствуют воины!
С юга приближались знаменосцы, восседавшие на конях с самоуверенностью, всегда сопровождающей победителей. Над всеми знаменами гордо и высоко развевался флаг Регеда, а под ним ехал арфист, без сомнения, один из учеников Эдвена, и в превосходной кельтской манере пел славицу возвращающимся воинам. Королевский бард, Эдвен, должно быть, ехал вместе с моим отцом.
Войско короля было еще довольно далеко, поэтому мы с Кевином спустились с крепостного вала и побежали, чтобы участвовать в восторженной встрече.
Меня распирало от гордости, когда вслед за своим почетным сопровождением в ворота въехал отец. Как всегда, бодрый и подтянутый, он излучал если не радость, то по крайней мере полное удовлетворение. Я продралась сквозь толпу, и, когда отец увидел, что я бегу рядом с его жеребцом, он наклонился и помог мне вскарабкаться в седло перед ним. Я почти ощутила себя воином, возвращающимся с победой.
Вечером у нас был устроен скромный семейный обед, потому что общее празднество должно было состояться через два дня. Весело рассевшись за столами, мы слушали подробности о случившемся, которые вскоре будут увековечены в балладах Эдвена: как Бан привел свое войско из-за канала, чтобы помочь сыну друга своего детства Утера; как Мерлин учил Артура, что тактика важнее нарочитой храбрости, и, наконец,
