единой точки зрения так и не было достигнуто). Однако и среди талантливых личностей калибра поменьше, чем общепризнанные гении, встречается немало интереснейших мыслей. Упомяну об одном, почти афористичном высказывании писателя XX века Павла Вежинова. В своей повести «Измерения» он пишет: «В сущности, наука ищет истину, а искусство ее создает. Искусство живо, как природа, наука же скальпель, который часто ее убивает». В этих двух фразах — философская глубина я блеск озарения, даже несмотря на возможность определенного уточнения. На самом деле наука не только ищет, но и находит, то есть познает истину (в противном случае цивилизация застыла бы с известными последствиями). Что касается слова «создает» во второй части первой фразы, то оно, бесспорно, относится к категории гениальных озарений. Человек менее прозорливый мог написать «воссоздает» и в какой-то степени был бы прав; более того, аргументируя свою правоту, этот человек мог бы сказать, что позиция Вежинова ведет едва ли не к полному солипсизму. И только доказанное Мак-Килланом воздействие разума на информационное поле (тонкое и сверхтонкое расщепление его линий!) позволяет полностью согласиться с писателем: искусство не только воссоздает, но и — причем в первую очередь — создает истину! Что касается второй фразы, то лично я слово «часто» заменил бы на «иногда»…
«Приходится читать у выдающихся психологов и психоаналитиков прошлого (в том числе у самого Фрейда), что дети жестоки. Это неверно, впрочем, как и обратное утверждение, что человек изначально добр. Человек изначально вне добра и зла, как еще не вкусившие яблока с Древа Познания Адам и Ева (кстати, глубочайшая по смыслу легенда)».
(Несколько неожиданным для меня явился интерес Оракула к такому психосоциальному явлению, как фанатизм. Вот некоторые его мысли по этому поводу).
«В основе любого фанатизма (религиозного, национального, расового, идеологического и всех прочих вплоть до фанатизма спортивного) лежит догмат, то есть бесспорное (не могущее быть оспоренным и даже подвергнутым сомнению), принимаемое без доказательств утверждение, положение или их система. (Иногда, правда, фанатики пытаются «доказывать» что-либо; однако на поверку их «доказательства» оказываются либо схоластикой, либо сущим вздором). Примеры подобных утверждений общеизвестны: Бог есть; Бога нет; нет Бога, кроме Аллаха; Германия превыше всего; все негры — грязные животные, истинно человек — только белый; учение Маркса всесильно, потому что оно верно; «Аякс» — лучшая команда по рей-фаллингу; и т. д., и т. п. Замечу, что не могут считаться догматами научные аксиомы и постулаты, поскольку они могут и должны подвергаться сомнению и, если это возможно, проверке или доказательству (в противном случае может возникнуть — и история знает, увы, о таких случаях — уродливый и абсурдный «научный фанатизм»; в самом этом словосочетании — верх абсурда)… Непременным атрибутом фанатизма, его как бы внутренней сущностью, является агрессивность, Навязывание собственных догматов другим в лучшем случае идет с помощью активной, наступательной, безапелляционной (и в то же время, при необходимости, лживой и изворотливой) пропаганды. В худшем случае (или даже — как правило) инакомыслящие, представители иной расы, национальности, группы, клана, другого вероисповедания подвергаются разного рода репрессиям вплоть до физического уничтожения (расизм, фашизм, коммунизм, геноцид, исламский фундаментализм, крестовые походы, христианская святейшая инквизиция и пр.)… Существуют различные объяснения фанатизма как психосоциального явления. В свете концепции единого информполя можно предложить и такое (сразу оговорюсь, что оно не освещает эту сложную проблему со всех сторон, а лишь одну ее грань): мозг человека как инструмент взаимодействия с ИП должен обладать дополнительными и достаточно мощными резервами по приему и обработке информации, что, как известно, и имеет место. При проецировании на психоэмоциональную сферу наличие незадействованных до поры резервов мозга проявляется в различных подсознательных потребностях, одна из которых — в дополнение к известным мотивациям по Фрейду и Юнгу — неосознанное стремление к Абсолютной Истине, готовность принять ее (или, иными словами, готовность воспринять генеральную матрицу ИП). Итак, получается следующее: мозг человека, с одной стороны, готов подобно губке впитывать информацию, с другой — пока не способен на прямой контакт с ИП (за редкими исключениями, среди которых никогда не бывает фанатиков). Природа же, как известно, не терпит пустоты, и псевдоистины, возведенные в ранг абсолютных, заполняют ее. Параллельно задействуются механизмы защиты этих псевдоистин, вовсю работают лежащие в основе обратной пирамиды законы не-изменения, обуславливая спонтанную регрессию пирамиды сверху вниз, — в самом деле, если Абсолютная Истина достигнута, зачем стремиться еще к чему-либо? К процессу подключаются — о механизмах этого подключения можно строить множество гипотез — центры агрессии человека как биосоциального субъекта. Дальнейшее, увы, очевидно…»
«В конце XX — начале XXI века было написано множество научно-популярных, неформально научных и псевдонаучных работ, в которых делались попытки (робкие и смелые, со здоровым скепсисом и совершенно безапелляционные, умные и глупые, прозорливые и не имеющие ничего общего с Истиной) объяснить ВСЕ. Или хотя бы какую-то часть ВСЕГО (подчеркну, что речь идет не о религии и не о философии). Меня в первую очередь интересовали авторы, которые с позиций формальной науки пытались объяснить ту часть явлений природы, которую на тогдашнем уровне развития той самой науки объяснить было принципиально невозможно (до появления Августа Кауфмана должно было пройти еще несколько десятилетий, а Мак-Киллана от того времени вообще отделяли столетия). Читал я подобного рода литературу отнюдь не забавы ради (хотя забавных мест встречалось хоть отбавляй); более того, перед прозорливостью некоторых авторов я готов, как говорится, снять шляпу. Приведу только один, но достаточно характерный пример. У автора книги «Диагностика кармы» по фамилии Лазарев две поразительные по точности догадки: первичность единого поля информации и колебательная сущность процесса развития Вселенной. По сути, Лазарев вплотную подошел к идее трансфинитного осциллятора… Также (правда, неявно) он формулирует и закон сохранения обобщенной информации. На фоне этого отдельные неточности (например, «исчезновение» вещества и информации при взаимных переходах) могут считаться вообще не заслуживающими внимания».
«Знаменитый писатель-фантаст, футуролог и философ Станислав Лем в своем двухтомном труде «Фантастика и футурология» делает неутешительный вывод, что с точки зрения познавательно- эвристической ценности почти вся фантастическая литература таковой не имеет. Во многом Лем, бесспорно, прав, хотя в определенном смысле я бы несколько расширил рамки этого «почти» (привилегия жителя XXIV века и моего нынешнего состояния!). Я имею в виду фантастику, которую я назвал концептуальной, то есть содержащую некую концепцию устройства, начала, развития и конца Мироздания, а также пытающуюся ответить на вопросы о причинах и закономерностях возникновения жизни и разума, путях развития цивилизации (или даже цивилизаций) и конечной цели ее (их) существования. Сразу замечу, что чисто концептуальной фантастики очень мало (что вполне естественно, поскольку даже так называемая научная фантастика должна быть в первую очередь литературой, а не философским трактатом). Поэтому, когда я говорю о концептуальной фантастике, то имею в виду произведения, содержащие концептуальные идеи и их разработку той или иной степени глубины, а отнюдь не целиком из них состоящие. К авторам, достигших несомненных успехов в создании такого рода произведений, можно отнести Уэллса и того же Лема, Азимова и Кларка, Саймака и Миллера, Херберта и Хайнлайна, Ефремова и братьев Стругацких, Лазарчука и Сыча и еще целый ряд писателей (интересно, что в основном это англоязычные и русскоязычные писатели; Лем — скорее исключение, чем правило). Но даже у вышеперечисленных имен можно найти в основном образцы концептуально-модельной фантастики, то есть строящей и исследующей определенные модели Мироздания и цивилизаций. Если же автор, помимо построения целостной модели пытается доискаться до ее сути как некой метаидеи, то такой жанр можно было бы назвать метаконцептуальной фантастикой. И хотя как целостного явления такой фантастики нет, говорить о ней можно и нужно. Так же, как в безбрежном океане всякой фантастики встречаются элементы концептуальной, так и среди концептуальной (и не только) фантастики встречаются элементы «мета». Приведу примеры. В повести Артура Кларка «Конец детства», которую можно отнести к концептуальной фантастике, содержится метаидея о «врастании» разума человечества в информполе Вселенной (Кларк использует другие термины, но суть от этого не меняется). В написанной в жанре «фэнтези» эпопеи Роджера Желязны «Хроники Амбера» есть концептуальная модель множества вселенных как «отражений» некой истинной Супервселенной, достаточно популярная, но оригинально и тонко разработанная идея о полюсах Разрушения и Созидания (Дворы Хаоса и Порядка) и их роли в существовании вселенной и в мироустройстве, очень глубокая метаидея о генеральной (базисной) матрице информполя (Лабиринт, он же Огненный Путь) как о первооснове всего сущего. А «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова разве не частный, но зато с каким блеском описанный пример Пути Равновесия? Подобных
