Волосы она скалывала на затылке большой заколкой, да так, что невозможно было понять, длинные они у нее или короткие. Дэниелу удалось заметить лишь то, что они красивого цвета: темно–каштановые с рыжеватым отливом.
Кроме всего прочего, она была ужасно неопрятна. Дэниел то и дело натыкался на забытые ею вещи в гостиной, в ванной, на кухне. Миа забывала все и везде: теплую шаль, которой укутывалась по ночам в беседке — на кухонном столе, письменные принадлежности — на тумбочке в ванной, свитера — на журнальном столике в гостиной.
Но страшнее всего были ее сигареты: она дымила везде, где хотела, а пустые пачки, как и прочие вещи, обнаруживались в самых непредсказуемых местах. При этом Миа умудрялась пенять Дэниелу на его курительную трубку, в которую он забивал табак, воняющий, по ее словам, хорошо поношенными носками.
Да уж, его новая соседка, появления которой он вовсе не ожидал, была на редкость странной дамочкой. Дэниел еще ни разу не видел подобных женщин. Впрочем, она стала весьма любопытным объектом для его наблюдений. В конце концов, можно было бы сделать ее одним из колоритнейших персонажей в детективе, который Дэниел писал, чтобы хоть чем–то себя занять.
Так и не допечатав строку, Дэниел поставил несколько точек и вытряхнул из потухшей трубки остатки табака. Выбравшись из мягкого кресла, он подошел к окну и заглянул в большой бинокль, который ловко прятал за темно–бордовыми шторами, украшенными золотой вышивкой.
Надо же, а этот сумрачный джентльмен снова объявился в доме напротив, подумал Дэниел, рассматривая соседа в бинокль. Кто бы мог подумать, что он так быстро вернется. Смотрите–ка, сколько вещей… Кажется, переезжает с женой, во всяком случае не один… Какое недовольное лицо… Судя по нахмуренному лбу, переезд его не очень–то радует… Может, жена не одобрила его выбор? А может, они развелись и разъехались?.. Впрочем, кольцо на пальце говорит об обратном. Хотя некоторые и после развода продолжают носить кольца…
Конечно, Дэниелу было трудно разглядеть, обручальное оно или нет, но что–то подсказывало ему, что все не так–то просто в жизни у этого сумрачного типа, который нанял рабочих вовсе не для ремонта, а для того чтобы произвести какие–то переделки в той части дома, что выходит на задний двор.
Дэниел не без интереса понаблюдал за телефонным разговором соседа. Выражение его лица стало еще более хмурым и сосредоточенным. Соседа явно не удовлетворил разговор — более того, звонок его расстроил и встревожил. Иначе он вряд ли стал бы метаться по комнате как затравленный зверь…
В дверь раздался довольно настойчивый и возмущенный стук, поэтому Дэниелу пришлось оторваться от бинокля. Опять эта Миа с ее бесконечными претензиями…
Он завесил бинокль куском темной ткани и подошел к двери. Какая досада, что она пришла именно сейчас. А вдруг там, за окнами соседнего дома, происходит что–то, на что стоило бы посмотреть?
— Послушайте, мистер Джи, — решительно заявила Мышка с порога, — мне уже осточертел запах вашей трубки! Если вы курите свой ужасный табак, неужели этого нельзя делать у себя в комнате? После того как вы посидели на кухне, вонь стоит просто невыносимая. Пахнет хорошо поношенными носками. Если у вас нет денег на хороший табак, то, может, я куплю вам его?
— Моя несравненная Миа, — насмешливо ответил ей он, прислонившись плечом к дверному косяку и взирая на нее со снисходительным недоумением, — вы попросту не разбираетесь в табаке. Это, между прочим, «Лагакия», дорогой изысканный сорт. И пахнет он, к вашему сведению, вовсе не «хорошо поношенными носками», а костром из дубовых веток и итальянской сосны. Аромат его могут понять лишь знатоки, а вы, привыкшая к своим не слишком–то изысканным сигареткам, его, естественно, не можете оценить.
— Вот и поговорили бы со своей тетей, чтобы она заселяла к вам жильцов, которые знают толк в этой мерзости.
— Вот и съезжайте, если вам что–то не нравится.
— Не дождетесь, — хмыкнула Мышка. — И потом, какая вам–то радость, если я уеду? Ваша милая тетушка, которая, насколько я успела понять, относится к вам с нежной любовью, обязательно сдаст свою половину другому жильцу, по сравнению с которым, может статься, я покажусь вам невинным ягненком.
— Вы — ягненком? — Он окинул ее насмешливым взглядом. — Вы не ягненок. Вы — маленькое существо, которое умудряется превратить уютный дом в обыкновенную свалку. Эти ваши коробки из–под резиновых покупных пицц, которыми завалена вся кухня, эти ваши свитера, разбросанные по всему дому… А эта ваша привычка оставлять пепельницы именно там, где их легче всего опрокинуть… И я еще не сказал о том, что вы оглашаете дом такой руганью, от которой даже у меня, мужчины, вянут уши. Такого ягненка, точнее такой неженственной женщины, я еще ни разу не встречал…
— Хватить тыкать мне неженственностью, — сквозь зубы процедила Мышка. — Можно подумать, вы очень мужественный. Одни ваши наманикюренные ручки чего стоят. Образец мужественности! Сидит дома, как какая–то сова в дупле…
— Не сова, а филин, — поправил ее помрачневший Дэниел. — Вы, между прочим, тоже не большая любительница прогулок…
— По крайней мере, меня никто не считает вампиром, — нашлась Мышка, возблагодарив Анджелу Мартин за этот, своевременно подвернувшийся аргумент.
— Это вы соседку наслушались? — усмехнулся он, скрестив на груди свои холеные руки. — Теперь понятно, откуда на кухне взялась связка чеснока. А у меня–то появились мысли, что вы образумились, решили перестать травить себя фастфудом и начать готовить.
— Мое дело, травить мне себя или нет, — недовольно пробурчала Мышка.
— Я тоже вправе курить трубку когда и где угодно, — небрежно заметил Дэниел. Он извлек из кармана деревянную трубку с янтарным мундштуком и принялся набивать ее тем, от чего Мышка уже несколько дней подряд испытывала приступ непреодолимой тошноты.
— Вы что, издеваетесь?!
— Нет, всего лишь удовлетворяю свои нехитрые потребности.
Мышка бы с удовольствием хлопнула дверью перед самым его носом, но, увы, дверь находилась за его спиной, да и комната принадлежала ему. Ей пришлось возмущенно фыркнуть и спуститься вниз. В комнату, где–то под пледом и свитерами, надрывался мобильный телефон. Чтобы хоть немного отдохнуть от запаха невыносимой «Латакии», Мышка решила выйти в сад.
Звонила Вики, которую какими–то судьбами занесло на Мадагаскар, откуда она недавно вернулась, и теперь ей не терпелось встретиться с подругой и обо всем рассказать.
Где же ты была, когда я попалась на эту удочку с домом? — подумала Мышка, закончив болтать с подругой. Впрочем, ответ очевиден — на Мадагаскаре.
Когда сразу же после Вики позвонила мама, Мышка подумала, что Юнг был прав насчет коллективной памяти. Мама звонила редко и, как назло, выбирала именно такие моменты, когда ее непутевая дочь оказывалась не в самых лучших обстоятельствах.
Звонок матери порядочно обеспокоил Мышку. Донна Бри — как шутливо называла свою мать Мышка — не просто хотела увидеть дочь, а настаивала на том, чтобы посмотреть, куда в очередной раз переехало ее любимое чадо. Для Мышки это не предвещало ничего хорошего.
Во–первых, донна Бри была женщиной, любившей идеальный порядок и чистоту, а во–вторых, она всякий раз безумно печалилась из–за того, что ее дочь так и не устроила свою личную жизнь.
Кроме всего прочего, здоровье матери оставляло желать лучшего — ее доктор уже который год прописывал ей сердечные таблетки, которые, впрочем, давали лишь временный эффект, — а потому Мышка старалась, чтобы нечастые встречи с матерью если и не проходили идеально, то по крайней мере не заставляли донну Бри хвататься за сердце в прямом и переносном смысле этого слова.
Часть проблем Мышки, к счастью, пообещала взять на себя Вики, куда более легкая на подъем и сообразительная в подобных мелочах, нежели ее подруга. Чтобы развеять сомнения донны Бри относительно личной жизни дочери, Вики пообещала захватить с собой приятного во всех отношениях спутника, которому будет несложно поухаживать за Мышкой в присутствии ее матери.
Осталось два вопроса, один из которых решался вызовом домработницы, а вот второй…
Вики Хэдмен была на седьмом небе от счастья, узнав, что Мышка приняла предложение, от которого
