политическая партия. Без партии я вышел бы сейчас унылый, погруженный в свои индивидуальные проблемы, и было бы мне тяжело. Я бы подозревал ее в том, что ее любовь ко мне проходит, что у нее появился интерес к другим мужчинам. Сейчас я заподозрил, что ее любовь проходит, что у нее просыпается интерес к другим мужчинам, но у меня есть политическая партия: обязанности, борьба, у меня люди сидят в тюрьмах, мне не до нытья и не до переживаний…
В машине слабо пахло бензином, ибо это была рабочая русская машина, купленная мной в год, когда я вышел из тюрьмы. Она побывала в двух авариях, она выглядела как национал-большевик со шрамами, она была боевой подругой, верной подругой, не то что некоторые. Однажды моей «Волге» подрезали тормоза и потом позвонили мне по мобильному: «У вас продается «Волга 3110»?» Я ответил, что нет, что ошиблись номером, а через час Стас, Димка и еще два партийца чудом не влетели в столб вблизи Рижского вокзала. Еще четверо суток назад у «Волги» был брат, партийный автомобиль «Соболь», но его сожгли. Сожгли в отместку за то, что 8 ноября двадцать два нацбола пришли в приемную Госдумы и Совета Федерации на Моховой и вручили петицию — каждый по петиции — с текстом, обвиняющим президента страны в преступлениях.
Политика. За мою политику я уже сидел в трех тюрьмах и в колонии. Эти женщины… Эта политика. Эти русские. Эта Россия…
За окнами «Волги» тер свои улицы о ее стекла город с бабьим чухонским именем — Москва. Баба — она и есть баба. Москва меня никогда не хотела. Самое большее, на что пошла, — дала мне в сентябре 1973-го временную прописку на год. Еще я сидел в ее, Москвы, тюрьме со среднего рода именем — «Лефортово». Опять баба.
Город с бабьим чухонским именем Москва… Некрасивая, рыхлая баба, безобразно рассевшаяся сиськами, ляжками и задом как бы на семи холмах. Что я тут делаю? Человек с редчайшей группой крови — АВ (то есть АБ), их всего-то полтора миллиона на планете, в основном в Палестине и в Ливане. Ученые недавно нашли на трех христианских святынях капли древней крови и идентифицировали кровь — оказалась группа АБ. Может, я родственник Христа? Смущает ли меня такое предположение? И все же интересно: откуда у меня такая редкая группа крови? Я не связан с Палестиной или с Ливаном, мои предки — с верховьев Дона и из Нижегородской губернии, с матушки-Волги. Опять баба! Волга — мокрая баба. Москва — баба.
И моя подруга-актриса… Собственно, что я могу ей предъявить? Я не мог приехать к ней за сутки до этого, вот она и оттянулась с друзьями. Выяснилось, что приехала в пять утра, сама же и сказала. Довез ее человек, который ей нравится. Ну как нравится? Просто талантлив якобы в своей профессии. Что я могу ей предъявить? А ничего. Дома надо сидеть, если любимый человек не может в этот вечер с тобой встретиться. Другой взгляд на вещи, тот, что… моя жизнь — жизнь председателя радикальной политической партии, которого правящая группа считает своим врагом, — несвободна. Пойти в ресторан — возникают проблемы безопасности, пойти погулять по тем улицам, где заблагорассудится, — нельзя. Каждый заход в дом и выход из дома — с участием партийных охранников-товарищей. Меня прослушивают круглые сутки — и телефоны, и помещение, в этом я убедился еще во время своего процесса, когда Главное следственное управление ФСБ представило в качестве доказательств 34 аудиокассеты с записями моих разговоров. Да, моей подруге несладко. А еще — связь со мной вредит ее карьере… Ну, это еще как сказать…
Димка со Стасом хохотали. Мы уже ехали по Тверской, близко к памятнику Долгорукому. Я понял, почему они хохочут, взглянув на знакомую высокую витрину обувного магазина. Едва ли не всякий раз, проезжая мимо, мы застаем парня по кличке Ирокез моющим витрину магазина. Или еще одного, по кличке Ефрейтор. Дело в том, что многие нацболы вкалывают в обслуживающем секторе: моют стекла, работают охранниками в клубах или разгружают составы вместе с таджиками. Точно как в фильме «Бойцовский клуб»…
Моя подруга-актриса… Ей, конечно, трудно привыкнуть к моей жизни. Люди свободных профессий, как правило, живут жизнью богемы. У них есть личная жизнь и профессиональная жизнь. А у меня — личная, профессиональная, политическая, да еще и вот эта, криминально-шпионско-подследственная. Я объект разработки. Не удивлюсь, если Патрушев видит на своем столе еженедельный рапорт о моей деятельности. Нет-нет, я не преувеличиваю. Они «считают» — я попытался вспомнить цитату из заявления по случаю создания движения «Наши» от 1 марта 2005 года.
«Движение создается, — писали они, — как ответная реакция на растущую популярность в интеллигентских кругах политического растлителя малолетних Эдуарда Лимонова».
Во как! Такая же формулировка была вынесена афинским ареопагом по делу Сократа. Пришлось ему пить цикуту. В политическом растлении малолетних граждан иудеи обвиняли и арамейца Иисуса, по прозвищу Христос… у меня с ним общая группа крови. А какая, интересно, группа была у Сократа? Может быть, все дело в группе крови? Бунтуют всякие, а вот политические растлители — с группой АБ?.. Интересно бы знать, какой группы была кровь у Разина Степана Тимофеевича и у Пугачева Емельяна Ивановича. Может, тоже — АБ? Мой отец, кстати, родился в тех же местах, в верховьях Дона, ныне Воронежская область, где родился отец Степана Разина. Вот бы списаться с местными специалистами по переливанию крови и получить от них кровяную статистику… Мой мобильный телефон подал голос. Это была моя актриса.
— Эдичек! — сказала она. — У тебя какие планы? Я тебя очень люблю, слышишь…
Мы договорились встретиться у меня. В машине пахло бензином. Суровая, но яркая терлась о «Волгу 3110» Москва…
Возраст пророка
Жил я, жил и обнаружил, что мне скоро исполнится шестьдесят три года. Возраст пророка — шестьдесят три. Есть о чем подумать. И прежде всего о том, что я не рассчитывал прожить так долго. Когда мне было семнадцать, тридцатилетние мужики казались мне стариками. Сам же о себе сейчас я не думаю: «Ах, вот этот старик!», такого ощущения у меня нет.
Меня не шокировала цифра «шестьдесят», я преодолел порог шестьдесят первого года, будучи в тюрьме. Я очень рад этому, мой юбилей в ЦДЛ праздновали без меня. А я сидел в то время в Саратовской центральной тюрьме, в корпусе для тяжело-статейников, на «третьяке». Юбилей — это всегда свинство и пошлость, а мне эстетически очень повезло, я благородно сидел в тюремной камере. А они там выпивали, закусывали, меня, должно быть, восхваляли.
К шестидесяти трем я приближаюсь (тьфу, тьфу, тьфу!) в неплохой форме. За это следует сказать спасибо шеренгам моих предков, уходящим в темное прошлое: у меня оказались отличные гены. В возрасте тридцати с лишним я еще долго выглядел как несовершеннолетний, когда-то это меня раздражало, я с нетерпением ожидал прибытия седых волос. Сейчас бы я желал, чтобы они ушли, седые, ну хотя бы частично. Хотя моя подруга, актриса Катя Волкова, утверждает, что ей нравятся мои на три четверти седые волосы. Она даже заставила меня отращивать их, что я послушно и делаю в настоящее время. Каких-либо серьезных проблем со здоровьем у меня нет. В 1996 году на меня было нападение, и мне изуродовали оба глазных яблока — били ногами в голову, — и яблоки глаз остались процарапанными, как зеркало. Если его ключом царапнуть с подкладки. Русские женщины мною довольны, что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить возраст пророка? Почему «русские»? Потому что они самые требовательные и самые бесцеремонные. Не удовлетворишь ее — она тебе и бросит правду, а не станет бояться тебя обидеть.
Статьи и книги мои я пишу быстро, четко и сразу набело. За два с небольшим года в заключении я сумел написать восемь книг. Когда я занялся политикой, то доброжелатели стали говорить мне: «Писатель ты хороший, но какой из тебя политик! Не смеши людей». Как человек, отлично понимающий, что большинство людей реакционны и малоподвижны, да еще и конформисты, я не обращал внимания на подобные мнения. Я работал, создал проект НБП, уничтожить который не может вся совокупно государственная машина насилия Российской Федерации. Это доставляет мне удовольствие. Точнее, не мне, седовласому, но тому мальчику с харьковской окраины, который во мне совсем не умер.
Россия относится ко мне как к нелюбимому сыну. Мне даже ни одной литературной премии не дали.
