— Это долгая история, хотя и очень занятная. Может быть, вам будет интересно ее выслушать с самого начала?
— Почему бы и нет? Не откладывайте дела в дальний ящик. Валяйте.
— Ладно. Присаживайтесь, правды в ногах нет.
Жестом она приглашает меня сесть возле окна, подходит к буфету и наливает пару стаканов рома. Один протягивает мне. Я выпиваю. Хорошая штука.
— Ну, это дело тянется давно. Вот послушайте, как все началось.
Она смотрит куда-то поверх меня, и на ее лице вдруг появляется мимолетная гримаска. Я сижу спиной к двери. Повернувшись на стуле, я вижу, что в комнату входит какой-то парень: высоченный, худой детина с продолговатым лицом и хрящеватым носом.
Он одет в синий костюм и полосатую рубаху с белым галстуком. Чем-то напоминает кубинца, из тех, которых вам обычно показывают в дешевеньких театрах-варьете. Он улыбается, обнажая при этом ряд белоснежных зубов. В правой руке у него зажат автоматический пистолет, направленный мне в спину. Последнее мне совсем не нравится.
Я приканчиваю свой ром и опускаю стакан на стол. Парень возле двери смотрит на мою собеседницу и говорит с явным иностранным акцентом:
— Ну, што эта? Она отвечает:
— Это… это действительно кое-что. Это мистер Кошен. Он из отдела контрразведки. Только что показал мне свою бляху. Ищет даму по имени Риллуотер.
— Ага! — говорит парень и входит в комнату. — Знаете, мистер Кошен, мы не любим людей, которые суют нос не в свое дело. Особенно мы не перевариваем полицию, даже если она работает на паях с американской армией.
— Возможно, именно это заставляет вас не любить их еще сильнее, — соглашаюсь я. — Почему бы вам не убрать оружие? Вы так можете сильно навредить себе же.
Он подмигивает мне, и совсем недружелюбно. Я чувствую, что этот тип мне явно не нравится.
— Себе? — наигранно удивляется он. — Если такое и бывает, то очень редко. А вот другому я могу сделать вред.
Он расстегивает свободной рукой верхнюю пуговицу узкого жилета, потом запускает ее в карман брюк. Когда борт его пиджака отвернулся, я замечаю в верхнем кармане затейливый карандаш и тоненькую позолоченную цепочку. Мои глаза прикованы к этому карандашу. Парень подходит к буфету, подносит горлышко бутылки к губам и делает солидный глоток. Но его глаза неотрывно следят за мной, а пистолет по-прежнему нацелен прямо в меня.
Окончательно убеждаюсь, что я совершенно прав, не симпатизируя этому латиноамериканцу. Проклятый подонок! У него вид настоящего мошенника. Кроме того, я ни минуты не сомневаюсь, что он без раздумий нажмет на курок и тем самым снесет прочь большой кусок моей нижней части тела, что, как вы понимаете, вовсе не является заманчивой перспективой.
Я смотрю на пистолет и даже со своего места вижу, что предохранитель снят. Может быть, этот парень и правда задумал черное дело. Девица в театральных брюках прислонилась к гардеробу в другом конце комнаты и смотрит на него краешком глаза. Во всяком случае, мне так кажется, потому что у этой крошки такое косоглазие, что не можешь даже понять, куда она смотрит.
— Ты, должно быть, очень удачливый парень, — говорю я. — До сих пор тебе, видимо, всегда везло, но на этот раз ты можешь нажить себе кучу неприятностей, потому что для вашего брата противопоказано грозить таким парням, как я. Может быть, тебе известно, что у нас тут стоят войска?
— Да, — отвечает, — знаю, но, сеньор, иногда бывают и несчастные случаи.
— Можешь мне это не говорить! Уверен, что твой папаша так и подумал, когда услыхал о том, что твоя матушка должна произвести тебя на свет. Но, может быть, ты вообще родился, не как все люди? Или у тебя никогда не было отца? — Тут я ухмыляюсь. — Так вот в чем дело! Дитя любви, так это называется.
— Ах, какой ты умник! — цедит он сквозь зубы. — А если я сейчас вобью в твою паршивую глотку твои собственные зубы? Придется ли тебе это по вкусу?
— Ни капельки бы не понравилось, но вот куда бы тебя это завело? Послушай, ты мне нравишься, ты мне интересен.
Он снова подносит бутылку к губам, делая новый большой глоток.
— Ах так! — восклицает он. — Прекрасно. Вот и объясни, чем я тебя интересую.
— Все очень просто: мне понравился твой карандаш. Он мне не дает покоя. Когда я был мальчишкой, я всегда собирал всякие оригинальные карандаши. Признаюсь, от твоего карандаша я просто без ума.
С минуту он смотрит на меня с таким видом, будто считает меня слегка чокнутым. Девица по-прежнему стоит возле шкафа в свободной и непринужденной позе. Похоже, этот спектакль ей явно по нутру.
Запустив руку в карман, латинос вытаскивает карандаш и 'спрашивает:
— А что в нем особенного?
. Он рассматривает карандаш с большим любопытством.
— В нем нет ничего особенного, — говорю я, — если не считать того, что сегодня вечером я видел ручку из этого же набора. Такие карандаши всегда продают вместе с авторучками. Скажи-ка, у тебя есть авторучка? Я что-то ее не приметил. И это странно.
Он переглядывается с девчонкой и пожимает плечами.
— Нет, он и правда, по-моему, сошел с ума. Она спокойно замечает на это:
— Если он действительно сумасшедший, мы должны что-то делать с ним.
— Послушай, малютка, — говорю я, — в чем дело? Почему кто-то должен что-то предпринимать в отношении другого человека? Я пришел сюда нанести визит вежливости, а этот тип врывается к нам, размахивая своей артиллерией, как будто он собирается начать новую мировую войну. Почему вы не можете вести себя благопристойно и немножко остыть?
Латинос ворчит:
— Прекрасно, сеньор, я уже остыл. Теперь вы мне скажите, чего вы хотите?
— О'кей. Давайте поговорим начистоту, хорошо? Скажите, вам известно местечко под названием «Леон», да?
Он пожимает плечами.
— Возможно, да, а может быть, и нет. Но, — тут он припоминает, — да, — вроде бы он знает этот клуб.
— Не сомневаюсь, что вы его знаете, — подтверждаю я. — О'кей. Там был один парень по имени Риббэн. Американец. Из отряда контрразведки. Кто-то сегодня вечером ударил его по затылку в его собственной комнате на мансарде. В данный момент он уже успел остыть. Вы случайно ничего не знаете об этой истории?
Он снова пожимает плечами и строит рожу, которую без всякого преувеличения можно назвать дьявольской.
— Сеньор, мне кажется, вы немного свихнулись. Почему я должен что-то знать об этом деле?
— Мне было бы это весьма кстати. Если вы что-то знаете, то вам придется туго. Я имею все основания передать вас в руки американских властей, и там вам будет несладко.
— Не могу взять в толк, о чем вы болтаете. Я сегодня вечером даже близко не подходил к клубу «Леон».
— Это значит, что у вас имеется алиби, настоящее, железное алиби, причем такое, которое я, по всей вероятности, смог бы проверить, не выходя из этой комнаты.
— Мой дорогой сеньор, да я вижу, что вы из оптимистов. Я вовсе не уверен, что вам вообще удастся выйти из этой комнаты.
— Ничего, постараюсь не упустить такой возможности. Ладно. Допустим, у вас есть алиби. Интересно знать, какое?
Я вроде бы непроизвольно поднимаюсь с места, засовываю руки в карманы и начинаю шагать взад и вперед по комнате, а сам продолжаю:
— Может быть, ваше алиби будет выглядеть следующим образом: жила-была одна крошка по имени Марселина дю Кло. Ее посадили в камеру 14-го полицейского участка, чтобы она до тех пор, пока не пришлют кого-нибудь препроводить ее в штаб контрразведки, побыла там. В штабе ей хотели задать кое-
