— Потом, потом! — ответила она, непривычно укорачивая звук «о», и скрылась за дверью.
Мужчины выпили по рюмочке.
— Дорогая! А где же суп?
Суп внесла миловидная женщина со светлыми, как у сына, волосами. Гудулич тут же узнал ее, но был настолько ошарашен, что даже не сразу поднялся со своего места.
Это была Бетти.
Бетти Шмидт, для которой он купил когда-то обручальные кольца, но которая потом таинственно исчезла. Она мало изменилась. Только платье ее стало более изящным, а движения более уверенными. Красота и копна светлых волос, казалось, остались прежними.
Супруги Кёвеш наслаждались замешательством гостя, но, видя, что их сюрприз оказался слишком уж неожиданным и Гудулич никак не может прийти в себя, поспешили ему на выручку.
— Вы красивы, Бетти, как и тогда. И ваши волосы тоже! — сказал, наконец, Гудулич и настолько овладел собой, что предложил выпить по рюмочке уже втроем.— Одним словом, вы не изменились ни капельки!
— А вы, Геза, все такой же рыцарь!
За супом, однако, Бетти не удержалась:
— Увы, седею понемножку. Чтобы остаться блондинкой, приходится подкрашивать волосы.
Но Гудулич не желал этому верить. Кёвеш рассказал о детях, вспоминая, какие смешные слова и выражения они выдумывали, будучи малышами.
— Ну, а как вы, Геза? — спросила Бетти, хотя ясно было, что со вчерашнего вечера она многое уже о нем знает от мужа.
Гудулич начал распространяться о том, как идут дела в кооперативе. Но затем, почувствовав, что это ей неинтересно, махнул рукой.
— Не стану вам докучать,— пояснил он.— Я ведь уже все на свете рассказал Руди.
— Мне? Ничего подобного,— запротестовал Кёвеш, добавляя себе в тарелку куриной лапши.
Тогда Гудулич завел речь о том, как он стал председателем.
— Так вот, в пятьдесят первом году областной комитет назначил меня председателем «Красной звезды». Рука у меня была твердая, воля непреклонная, служить так, служить.
Супруги лукаво переглянулись.
— На меня многие зуб тогда имели. Но и я сам плакал от злости, когда уполномоченные из района подчистую подметали крестьянские чердаки, не оставляя хлеба даже на едоков. И народ это видел. И видел также, что я топаю на заготовителей ногами. Был у нас в ту пору, в пятьдесят первом, а потом и в пятьдесят четвертом, один дуб — начальник, который никак не мог сообразить, насколько надо выполнять распоряжения уполномоченных. Вам не
скучно?
— Напротив! — с оживлением ответила Бетти. — Очень даже интересно.
Судя по выражению лица, ей и в самом деле было интересно.
— Я немного того, не очень стесняюсь в выражениях,— на всякий случай произнес Гудулич.
— Не беда. Мой Руди любит, когда люди говорят откровенно.
— Ну хорошо, я доскажу. В общем, мы уже тогда у себя в «Красйой звезде» не слишком давили приусадебные хозяйства, а обязательства по государственным по ставкам выполняли, но тоже не принимали их как смертный приговор. В дни контрреволюции, в пятьдесят шестом, бандиты искали, чтобы вздернуть на столбе, не меня, а того дуба из сельсовета. Я же его и спас от смерти. Оказался, значит, добрым дядей. Когда «Красная звезда» распалась, я тоже записал себе хольд виноградника, а поскольку женился на девушке из этого села, меня уже несчитали чужаком. Вот как получилось, что, когда в пятьдесят восьмом вновь начали создавать кооператив «Золотой колос», никто и не представлял себе иного председателя, как только меня.
— Мама, идите сюда! Послушайте, какие интересные вещи рассказывает тут Геза. Это Геза Гудулич, вы ведь помните его?
Мать Бетти вошла и села на стул.
«Гм, в этом семействе обо мне, видно, немало уже поговорили»,— подумал Геза, и это польстило его самолюбию.
Бетти резала на аккуратные ломтики какое-то мясное блюдо, сооруженное в виде полушара.
— Начну с того, уж если вам так интересно меня слушать, что в сорок пятом году, когда я состоял в хортистском отряде допризывников противовоздушной обороны, у меня, шестнадцатилетнего мальчишки, нашли листовки.
Какие, ты, Руди, можешь предполагать, если жандармы избили меня до крови, а потом привязали к ножке стола в жандармском участке, так что я не мог пошевелиться. Было это где-то в комитате Ваш, за Дунаем. «Пока не выдашь своих сообщников, будешь тут подыхать, мерзавец!» Из-под стола я видел только их кованые ботинки да сапоги начальника, он ходил взад-вперед больше других. Тогда жандармы уже вешали дезертиров без суда, и я дрожал от страха всю ночь.
— Тушеной капусты еще положить? — спросила Бетти.
— Спасибо, достаточно,— ответил Гудулич.— На третий день мне удалось ослабить веревки и освободить одну руку. Ночью я удрал. Когда война кончилась, эти два дня жгли меня как огонь. Только вся потеха случилась уже потом, когда я служил в народной милиции. В сорок шестом году однажды в субботу вечером я решил навестить это жандармское логово. Участка, разумеется, не было и в помине. Но начальника я отыскал в соседнем селе. Приехал туда ночью, в воскресенье. Время уже к утру шло. При дневном свете я бы его не узнал, разве что по сапогам. Но когда я постучался и услышал его голос: «Кто там?», сразу понял — это он. Под дулом пистолета я вывел его на опушку леса. Жена и двое детей, две девочки, остались дома. Я увидел их лишь мельком, когда шел мимо кровати.
На опушке я приказал ему встать на колени. Он знал, что умрет. Я спросил, помнит ли он меня? Не захотел вспомнить, мерзавец, только стучал зубами. И тут мне на память пришли две его дочурки, испуганные и дрожащие. Я даже не дал ему хорошего пинка в зад, отпустил так. До сих пор сам себе удивляюсь! Я мог его застрелить, и об этом никто бы не узнал. Я был в штатском, меня никто не видел. А ведь тогда я уже состоял на службе.
Не только женщины, но и Кёвеш внимательно слушал рассказ. Майор не выразил одобрения, но и порицать Гезу не стал за его поступок.
Вслух он не сказал ничего, не желая обидеть гостя.
А у Гудулича вдруг возникло необъяснимое желание рассказать Кёвешу об АннеТёре. Но он не знал, как начать.
— Знаешь, дорогая,— майор Кёвеш умудрялся подмигнуть и жене и Гудуличу,— наш друг Геза величайший донжуан местного масштаба. Вся жизнь его состоит из любовных кризисов, он постоянно в кого-нибудь влюблен.
— Оставь, Руди, ты преувеличиваешь. Не верьте ему, Бетти!
Назвав жену Кёвеша прежним именем, он вдруг покраснел,
— Преувеличиваю? — загремел Руди.— Тогда почему же члены кооператива сплетничают о том, что их председатель любит председательствовать не только в конторе и на полях, а и под одеялом у смазливых вдовушек?
— Все это сплетни. Не верьте ему, Бетти, не верьте! Все трое рассмеялись.
— Не верьте? А из-за кого тебя оставила Юлишка, мошенник? Кто явился за тобой даже в дом тестя в день престольного праздника, ловелас ты эдакий? И ты знаешь, дорогая, очень интересная молодая женщина. Мужчины по ней с ума сходят, а она вешается на шею нашему уважаемому Гезе. Как ее зовут, председатель?
— Анна Тёре.
— Да, да. Имя ее тоже небезызвестно.
Смех Гудулича становился все более принужденным. Он вспомнил о событиях двух последних ночей.
— Перестань,— с легким укором остановила мужа Бетти,— все мужчины неисправимы. Непременно вам нужно сказать о женщинах что-нибудь дурное, без этого вы