Однако староста не собирался этого делать, – а только бестолково притопывал, размахивал руками и тревожно оглядывался по сторонам.
– Стрелок был один, – сказала Франсуаз.
Она успела проверить периметр и вернуться, – так же незаметно, как и ушла.
– Но я нашла вот это.
Девушка подбросила на ладони потухший адамантин.
Магический глаз исподволь следил за деревней, и сообщал неведомому колдуну о каждом шаге ее обитателей. На гранях драгоценного камня, корчились руны Призрачного тумана, – поэтому вормы не видели соглядатая, и ничего не знали о нем.
Приметив камень, Онуфрий подхватил запыленные полы хитона, и со всех ног кинулся к своему дому. Калитка за ним захлопнулась, староста юркнул в дверь, и мы услышали, как гремят засовы.
– Спятил, наверное, – почесал в розовом затылке Зет.
Теперь забияка держался ближе ко мне, – такие, как он, всегда встают на сторону победителя.
Франсуаз шагнула к калитке, и одним взмахом меча снесла ее с петель. Взбежав на крыльцо, она уже собиралась вышибить дверь, и вытащить старосту за загривок, – но в этот момент глубокие трещины пробежали по стенам дома.
Тонкие щупальца выползали из них, рвались, истекая кровью, и обращались в астральные письмена. Железные твари явились из рокочущих вихрей, и начали пожирать землю. Магия растворялась в воздухе, наполняя слободу возгласами отчаяния.
Вормы сбились в кучу, многие крестились хвостами, и шептали молитвы святой Выдре.
Франсуаз отпрыгнула в сторону, дважды перевернувшись в воздухе через голову.
К слову, надо спросить, зачем она это делает.
Над крышами домов заметались призраки; то были лица, залитые кровью и обезображенные глубокими шрамами. Видения сталкивались, на миг сливаясь в одно, – и вновь разделялись, обретя новые черты.
– Горе нам! – воскликнула Анте. – Сам Нидгаард гневается на нас.
Земля разверзлась, и горячий пар забил из глубоких трещин.
Вместе с ним, на поверхность возносились обрывки проклятых душ; парили в горячем воздухе, корчась от адских мук, и личинки харблингов расползались по обагренной земле.
– Мы все прокляты! – в ужасе закричал кто-то.
На наших глазах, дом Онуфрия медленно погружался в землю. Призраки взвыли; огненный ветер подхватил их, смял горящей рукой, и унес в зубастые пасти трещин. Древняя магия исчезла, а вместе с ней – и видения Нидгаарда.
Наступила мертвая тишина.
Над слободой сгустилась чорная туча, и свистящий шепот застелился между деревьями.
– Что есть жизнь одного, когда решаются судьбы мира?
Из-под земли, там, где стоял дом старосты, раздался сначала жалобный, а потом все нарастающий крик ужаса, боли и отчаяния.
– Так воскричите вы все, но никто не придет на помощь.
Вормы оглядывались, не в силах понять, откуда слышится голос, – но черная злоба была разлита вокруг, казалось сочилась с самого неба.
Страх, охвативший вормов, внезапно обратился на Анте.
Слободяне во всем винили ее: если бы вдова не привела чужаков, все бы оставалось по-прежнему. Лица посуровели, кое-кто вновь потянулся к вилам, – и взгляды, которые я ловил на себе, были едва ли не темнее, чем черная туча над нашими головами.
Время клонилось к обеду, а я не люблю пропускать обед.
Я щелкнул пальцами.
Земля треснула, – медленно, словно борясь с незримыми силами, дом Онуфрия начал подниматься из Бездны. Туча рассеялась, и изумленным селянам вновь предстало жилище старосты, – несколько подзасыпанное глиной, травой, и дерном.
Если постараться, можно вернуть цветник и деревья; сперва я подумал, что это лишнее, но без них картина была неполной. Я произнес еще одно заклинание, и раскидистые вишни поднялись над землей, вместе с аккуратными клумбами, кустами крыжовника и шипящим от гнева жирным котом, державшим в зубах палец праведника.
Дверь открылась, правда, с трудом, – немножко скособочилась, и я не стал ее поправлять. Не потому, что не мог, а просто в назидание старосте, – пусть потрудится.
Перепуганный, с мелко дрожащими губами, на пороге появился Онуфрий.
Вормы не выдержали.
Слободяне отступили на шаг, потом на два, и вскоре, все ускоряя ход, ринулись по домам, закрыли окна и двери и, верно, кое-кто залез под кровать – удачное место, чтобы переждать грядущие перемены, в обнимку с ночным горшком.
– А вот теперь, – сказал я, – можно и поболтать.
Франсуаз шагнула к крыльцу, но Онуфрий замотал головой.
– Я боюсь возвращаться в дом. Ни за что туда не пойду.
– Брось, Онуфрий, – рыкнула демонесса. – Не пори ерунды. На каждую силу есть своя сила, – кроме моей, конечно. Никто тебя больше не тронет.
– Но что скажет Хозяин?
– Хозяин с шестерками не разговаривает, – отрезала Франсуаз. – А придет время, и я сама с ним потолкую.
Онуфрий не знал уже, что сказать.
Эльфийская магия поколебала его веру в Хозяина, и пробудила слабую надежду.
Мы вошли в дом. Там все осталось по-прежнему, – царил уютный порядок, не разбилось даже круглое зеркало, где отражались берега Дуная и восход Змеиной Звезды.
Я выбрал диван, – подушки пахли фиалками и клубникой, а ножки изображали грифонов, упирающихся клювами в пол.
Френки уселась в кресло; Онуфрий сперва решил подобострастно стоять, но потом понял, что разговор, скорее всего, окажется длинным, а колени у старосты и так подгибались от страха, – поэтому рухнул на лавку.
– Говори, – приказала девушка.
Онуфрий вздохнул, вытер лицо и шею большим платком в зеленую клетку, высморкался в него с оттяжкой и начал:
– Пришел ко мне, значица, Селифан, наш плотник. Видели резных петухов у меня на ставнях? Его работа, и колодезь, что возле рынка стоит. Дом, говорит, как-то странно перекосился. И правда, хата проседать стала. Вызвали кротоглава, из гильдии землекопов. Он сказал: «подземные воды, надо бурить». Посмотрел там, здесь, в земле покопался носом, вызвал бригаду. Что-то они там рыли, мостили, строили, – да укрепили фундамент.
Онуфрий замолчал, и уставился в пол.
Боялся говорить дальше, – словно приблизился к порогу, который страшно переступить.
– А через несколько дней, – ночь уже наступила, – ко мне кто-то постучался. Не хотел я выходить, а все же открыл; и вот теперь думаю, – что, если бы тогда заперся я покрепче, да фигу им скрутил пожирнее?
– Не беспокойся, – ответил я. – Дверь бы просто снесли. Пришлось бы на ремонт тратиться.
Онуфрий неуютно поерзал.
– Было их двое. Вошли, на меня не взглянули даже. Один высокий, другой пониже. Лица точно туман застилает; мне батенька сказывал, как это заклятие называется, да я позабыл.
«То, что ты видел, ворм, – всего лишь начало. Проснулась древняя магия; еще немного, и вся ваша слобода сгинет под землей. Никто не спасется.»
Было в его голосе что-то, – злое, холодное…
Может, морок какой на меня нашел, или заколдовали меня, – но я сразу ему поверил, хотя никогда еще не слышал о таком могущественном волшебстве.
