Ради тебя

мужскую майку, чтобы спать в ней. Она была рада, что носит противозачаточные таблетки в сумочке, так что она не пропустит ни одного приема этих таблеток – впрочем, она с трудом могла представить себе, что когда-нибудь будет настроена заниматься любовью.

«Омега-Флайт» были так добры, что отправили человека, чтобы он перегнал вертолет на вертолетную площадку. Она была благодарна за всю поддержку, которую они ей оказали, и подумала, что надо будет не забыть отправить им благодарственную открытку, когда все это закончится. Когда бы это ни случилось.

Врач в медпункте дал ей болеутоляющие таблетки, объяснив, что ее нога будет ныть этой ночью. Она проигнорировала таблетки, и сейчас, лежа в постели, она едва ли могла сказать, какая нога была поранена. Ты онемела, сказала она себе, но если ее тело действительно казалось безжизненным, то мозг никак не мог успокоиться. Она опять закрыла глаза, и образ маленького мешка с телом снова вернулся к ней. Тяжело вздыхая от безысходности, она откинула простыню и встала с кровати. Взяв с туалетного столика ключ от комнаты, она вышла в коридор гостиницы. Комната Лукаса была через две двери вниз по коридору, и она тихо постучала в его дверь, не желая будить его, если ему все же удалось заснуть.

Через мгновение он открыл дверь. В комнате было темно, но она видела, что на нем были лишь трусы – и, конечно же, браслет.

– Я не могу заснуть, – сказала она.

– Я тоже.

Он пропустил ее внутрь, она сразу прошла к его кровати и проскользнула под покрывало, он тем временем закрыл дверь на замок и присоединился к ней. Он лежал на боку, смотрел ей в глаза и гладил ее по лицу.

– Как твоя нога? – спросил он.

Она не придала значения вопросу.

– Ничего.

– Это будет длинная ночь, – сказал он ей.

– Я хочу знать, и не хочу, – прошептала она. – Лукас, я была не права, когда привлекла ее к этому курсу лечения? – спросила она. – Я знаю, это безумие, но Джо прав. Если бы она не чувствовала себя так хорошо, она никогда не отправилась бы в эту поездку. А если ее хорошее самочувствие было лишь временным, что же я тогда наделала…

– Жаннин, – он крепко схватил ее за плечо. – Послушай меня. Меня не интересует, что говорит Джо. Или что говорят твои родители. Или даже что говорю я. Меня волнует то, что говоришь ты. Жан, пожалуйста, доверься себе хоть раз.

Она вдруг вспомнила, как она и Софи обедали спустя несколько дней после первого приема Гербалины. Софи жадно съела рагу и пюре и несколько кусков торта. Жаннин наблюдала за ней сначала с удивлением, а затем с непривычным оптимизмом. Софи никогда не ела с аппетитом, по крайней мере с тех пор, как болезнь стала ее постоянным спутником. Она обычно ковырялась, размазывая еду по тарелке, в то время как Жаннин умоляла ее съесть хотя бы столько калорий, сколько нужно, чтобы прожить следующий день. И вдруг – Софи голодна. Даже сама малышка осознала эти изменения.

– Еда вкусная, мам, – сказала она. – Я не думаю, что раньше вообще чувствовала вкус рагу. Это, наверное, из-за Гербалины.

Она была удивлена, что Софи уловила связь между ее прекрасным аппетитом и инъекцией, которую она перенесла со слезами на глазах два дня назад.

– Почему ты думаешь, что это из-за Гербалины? – спросила ее Жаннин.

– Доктор Шеффер говорил, что мой аппетит вернется. Он сказал, что еда будет лучше на вкус.

Оптимизм Жаннин пропал, но только на мгновение. Может быть, нынешнее отношение Софи к еде – просто результат внушения Шеффера? И все же Софи принимала до этого множество других медикаментов, но никакого улучшения ее аппетита не было. Ну и что, если это даже результат внушения? Во всяком случае, Софи наконец-то ела какую-то пищу.

– Если не думать о Джо и родителях, то… я рада, что она проходила этот курс лечения, – сказала Жаннин Лукасу. – Если в машине была Софи, – она зажмурилась, – то, по крайней мере, она умерла счастливой. Я хочу сказать, что последние две недели были самыми счастливыми для нее, с тех пор как она заболела.

Лукас прижал ее крепче к себе. Ему потребовалось некоторое время, прежде чем он смог говорить, и, когда он заговорил, голос его был хрипловатым. Жаннин поняла, что он вот-вот расплачется.

– Я знаю, – сказал он. – Чудесно было видеть, как она оживилась. Как она побыла, пусть недолго, здоровым маленьким ребенком, вместо того чтобы постоянно страдать от побочных явлений тех лекарств.

– Хотела бы я, чтобы Джо тоже воспринимал это так, – вздохнула она. – А также родители; я думаю, мама по-настоящему ненавидит меня.

– Твои родители любят тебя, – сказал он. – Но они так привыкли говорить черное, когда ты говоришь белое, что тебе трудно будет когда-либо их переубедить. А Джо… Джо может опомниться. Он не такой уж и плохой. И он все еще сходит по тебе с ума.

Она рассмеялась:

– Странно он это показывает.

– Ну, ты же знаешь, что когда в кого-то влюбляешься, то отчаянно хочешь переделать этого человека под себя, чтобы было легче с ним иметь какие-либо отношения.

– Я не хочу переделывать тебя, – отклонилась она назад и взглянула на него. – Я так благодарна, что у меня есть ты. Я так благодарна за то, как ты относишься к Софи и ко мне.

Он, казалось, хотел сказать что-то и приоткрыл рот, но, по-видимому, передумал и покачал головой.

– Иди ко мне.

Он опять прижал ее покрепче, и она положила голову ему на грудь.

– Давай попробуем заснуть, – сказал он. – Боюсь, завтра может быть еще один длинный день.

Она закрыла глаза и вдохнула аромат его кожи. Она не была уверена, что выдержит еще один такой день, и чуть было не произнесла это вслух, но сдержала себя. Она знала, что сказал бы Лукас. Он сказал бы, что она достаточно сильная, чтобы выдержать что угодно. Она искренне надеялась, что он был прав.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Джо не мог заснуть. Если бы Паулы не было в комнате, он, наверное, включил бы телевизор, чтобы бездумно посмотреть одно из старых шоу. Но Паула крепко спала, и он не хотел будить ее. Они проговорили примерно час, и он был благодарен Пауле за спокойное, бесстрастное рассуждение, в то время как его собственные мысли были в полнейшем беспорядке.

– Мы ничего не можем сделать, пока не узнаем, кто был в той машине и что могло случиться с другой девочкой, – сказала Паула. – До того времени беспокойство не поможет.

А затем она расслабила его, направив воображение на пляж на Гавайских островах, и, к его удивлению, он почувствовал, как его напряженные мускулы расслабляются от звука ее голоса. Нет больше никого похожего на Паулу, подумал Джо. Он не знал ни одного человека, который мог бы оставаться таким спокойным и рациональным перед лицом хаоса. Единственный раз, когда он видел ее разбитой, было то утро, когда она узнала о смерти матери, и ему было приятно, что он мог утешить ее, хоть раз ответить ей тем же. Она так много ему давала последние несколько лет, когда он переживал болезнь Софи и развод.

Но даже несмотря на воображаемый пляж, он не мог заснуть, и успокаивающее влияние Паулы уже не действовало. Он собирался было встать и пойти прогуляться, но в дверь их комнаты постучали.

Человек, освещенный гостиничной лампой, был небольшого роста, худой и в форме шерифа.

– Вы Джозеф Донохью? – спросил он.

– Да.

– Можно мне войти?

Джо обернулся и посмотрел на кровать Паулы.

– Я не сплю, – проговорила Паула, садясь на кровати.