видеоигрой, напустил в штаны. Но единственное, что меня занимало, это твоя эрекция, которую я ощущала бедром.
Я хотела рассказать тебе обо всем, но никак не могла найти языком твое ухо. Затем я вспомнила о левой евстахиевой трубе. Скользнула туда языком, проникая в недра ушной раковины.
Вот теперь ты действительно смог услышать меня. И я сразу почувствовала твое внимание — где-то там, в глубине этой темно-розовой раковины, мои нервы сплелись с твоими.
«Алекс?»
«Кто это?»
«Я съем тебя живьем».
«Что?»
«Съем тебя живьем. Ты не против?»
Пластиковая рука шлепнулась на пол.
«Где я?»
«Ты спишь, и тебе это снится».
Другая рука тоже упала и откатилась под скамью.
«Ну… Если я сплю, то, полагаю, это не причинит вреда. Так что можешь есть меня».
Твои штаны соскользнули к лодыжкам, а я опять нашла языком твое ухо.
В твоем пьяном сне кто-то попал в аварию. Ты хотел открыть глаза, но уже устал смотреть на это, тебе не хотелось больше видеть подробностей, видеть кровь.
Ветер обдувал мои нервы, они сплетались с твоими в замысловатом танце.
А затем вдруг раздался вой, и нас с тобой стало затягивать в этот звук. Я чувствовала, как меня затягивает мертвящий ледяной холод. Но мы крепко сцепились друг с другом внутри ледяной глыбы, мы дышали через общий рот. Мы стали одним целым — и выжили.
«Держи меня, Алекс, держи меня крепко. Войди в меня, и тогда я открою тебе секрет.
Я открою тебе один секрет, Алекс, — я понимала, что делаю! Я спланировала это все от начала до конца и съела тебя.
Да, это ужасно! Но что мне было делать?
Мне было холодно! Я просто умирала!
Мне было так одиноко!
Прости меня, па! Прости мне все это! Прости, что была такой замерзшей! Прости, что была такой голодной!
Прости за то, что так в тебе нуждалась!»
Глава 5
Ум (читта), согласно учению, бывает пяти родов. Первый — это истинное познание (прамана). Второй — ложное познание (випарьяя). Третий — это иллюзии (викальпа), четвертый — сон (нидра) и пятый — память (смрити).
К югу от них, над горой из песчаника, взошло одно из солнц. Красновато-ржавые длинные тени протянулись от нее по плотно слежавшемуся песку. Небо приобрело цвет мыльного пузыря, готового вот- вот лопнуть.
Между зарослями колючих кустарников и полыни кое-где желтели маленькие цветы. Появившееся солнце быстро высушило утреннюю росу. Высохшее речное русло змеилось неподалеку. Вдоль него высился ряд деревьев со змеевидными ветвями. Повсюду виднелись выходы сланцеватой глины, поросшие лишайником — ярко-оранжевым и бледно-голубым.
Бронтозавр спал на песчаном дне высохшей реки. Недвижимый, издалека он напоминал гигантский серый холм. Он лежал, подложив под себя лапы, как верблюд. Длинная шея обвивала туловище. Голова покоилась на песке, словно метровая лопата из кожи и плоти. Правая часть подбородка лежала на плече, левая — на спине старухи.
Но вот Наоми дернула верхней губой. Ноздри шумно втянули воздух и шумно выдохнули. Седые длинные волосы старухи всколыхнулись и опали.
Старуха спала на боку, подложив левую руку под щеку. Солнцезащитные очки выглядывали из кармана потрепанного рабочего комбинезона — оранжевые стекла и медные проволочные дужки.
Не просыпаясь, она закашлялась, поерзала во сне, подтягивая колени ближе к груди, и захрапела. Затем медленно выпростала левую руку и прикоснулась к голове Наоми.
Утро выдалось прохладным. Пройдет еще довольно много времени, прежде чем пустыня прогреется. Алекс не стал открывать старушечьи глаза.
Ева была уже на ногах. Она припарковала джип рядом с живой изгородью диких груш. Гирлянды плоских зеленых почек уже пробивались сквозь путаницу грубых ветвей.
Черные силиконовые трапеции гальванических фотоколлекторов джипа были направлены вверх, жадно ловя первые солнечные лучи. Взошло второе солнце — яркое светило меж двух горных вершин. Ева любовалась рассветом.
Три голоса, как шелест ветра, звучали в безмолвном пространстве.
— Боулинг? — думал Алекс. — Как же ты попала из заморозки в тот боулинг?
— Наверное, я дух каннибала. Скорее всего, я просто потеряла свое племя. Племя эскимосских каннибалов, властелинов ледяных просторов!
— Я, должно быть, пропустил эту часть.
Наоми перевалилась на бок и вытянула лапы. Лежа с закрытыми глазами, она слушала, как за ближайшим кактусом Ева беседует сама с собой.
— Однажды она сказала мне, что у меня красивые руки. Сейчас мы лежим на песке, наступает рассвет, а мои руки ловят лучи солнца, танцуя в утреннем небе. И моя дочь смотрит на это.
— Я до сих пор думаю, что у тебя красивые руки, — сказала ей Наоми.
— Заткнись, — подумала Ева. — Не лезь, когда тебя не спрашивают.
Наоми приоткрыла один глаз и быстро моргнула мигательной перепонкой. Интересно, кем она проснулась сегодня? Женщиной? Длиннохвостым попугаем? Одеялом с электроподогревом? Наоми перекатилась на бок и завертела тонкой шеей, оглядывая себя.
Алекс приподнялся на локте и, тяжело вздохнув, поглядел на высохшее русло реки, в котором они ночевали. С его волос сыпались песчинки. Он поднялся, взобрался по откосу оврага и там, приспустив комбинезон и присев на корточки, облегчил мочевой пузырь.
Выбравшись из овражка, Наоми опустила голову и начала лакомиться зелеными кустами вперемешку с песком и корнями.
— Что-то я не помню, чтобы это было здесь вчера! Наверное, выросло за ночь.
Ева регулировала фотогальванику. Скоро довольно заурчал сервомоторчик. Заскрипели, передвигаясь, створки панелей. Она чувствовала себя гигантским черным жуком, греющим крылья на солнце.
— Куда мы пойдем? — словно бы ни к кому не обращаясь, спросила Наоми и вытянула шею на восток.
— На запад, — сказала Ева. — Пойдем на запад, пока не отыщем дороги.
— Похоже, у тебя есть план, — проговорила Наоми и, подставив спину солнцам, переваливаясь заковыляла через пустыню. Она шла напрямик сквозь кактусы чолла и кустарник, обходя стороной лишь деревья со змеевидными ветвями.
Ева запустила двигатель и почувствовала ток в коробке передач. Затем выехала из-под прикрытия колючих грушевых деревьев и направилась вслед за Наоми.
Алекс сидел на камнях, потирая прыщи на плечах и шее. Все вокруг было совершенно нереально: и
