районе и лечила зубы исключительно денежным мешкам. Я шел к жене взвинченный и полный нехороших предчувствий. Лола Стивенс, верная секретарша Марлен, тоже выглядела настороженной.
– Марлен в кабинете, Лола?
– Присядь, Арт. Я ее позову.
Ни разу в жизни мне не предлагали присесть в этой приемной.
– Не беспокойся, постучать не забуду. – Я шагнул к двери кабинета.
– Ее нельзя беспокоить, Арт! – Лола спешно выскочила из-за стола. – У нее удаление. Очень трудный случай.
От напряжения в голосе секретарши мне, как ни странно, здорово полегчало.
– Думаю, моя жена завела любовника, Лола. Точнее, не думаю, а знаю наверняка. (Лола встретилась со мной взглядом; ее глаза ничего не выражали.) Так что этот визит – просто формальность.
И я прошел прямиком в кабинет Марлен. Она сильно удивилась. И он тоже. Однако я застал «удаление» на начальном этапе, поэтому не увидел ничего слишком непристойного. Разве что пару расстегнутых пуговиц и молнию, которая быстренько вернулась в исходное положение.
– Боюсь, тебе придется подождать в приемной, – холодно приказала Марлен. Изумленное выражение на ее лице вмиг сменилось официальным. – Я занята с пациентом.
Она деловито повязала ему на шею салфетку, уткнулась в шкафчик с документами и стала сноровисто перебирать карточки. Любовник был красив, явно небеден и встревожен.
– Прости, Марлен. Я говорила Арту, что у тебя сложное удаление! – Лола прикрывала собственную задницу. Умница.
– Так и есть, Арт, – сказала Марлен. – Как раз приступаю.
Мне бесцеремонно указывали на дверь. Марлен отвернулась от меня и, выставив ногу, ступней зацепила вращающийся стульчик и подтянула его к себе. Гладкая нога. Ловкая. Марлен вытворяла поразительные штуки на этом стульчике. В начале нашего знакомства мы вытворяли их вместе. Высокая, стройная, роскошная, с ногами неописуемой длины, Марлен могла оттрахать парня – и тут же заняться его зубами. Это она ввинчивалась в мужиков (бормашиной), а не они в нее.
– Удалением здесь и не пахнет, дорогая, – сказал я. – Наберись честности и признай это.
– У меня удаление, – упрямо процедила Марлен.
– Врешь.
Марлен пришла в ярость. Она не выносит обвинений во лжи, почему-то считая себя женщиной, которой незачем врать. Если ты врешь, значит, пытаешься спасти что-то. Значит, тебе есть что терять. А Марлен – образец самодостаточности: человеческое подобие ветряной мельницы.
– Удаление, говоришь? Что ж ты ничего не удаляешь? – подначил я. – Чего ждешь? Я уверен, что твой пациент, мистер… э-э?..
– Муфуфу, – пробубнил парень в кресле (по крайней мере, мне так послышалось, но понять его было трудно). – Муфуфу, – сделал он вторую попытку. Нелегко представляться, когда у вас во рту торчит включенный отсос.
– Видишь, Марлен, – сказал я. – Мистер Муфуфу не возражает.
– Ыгррфафаю! – Судя по интонации, мистер Муфуфу возражал и желал заявить протест. Он уставился прямо на меня. – Фы фе фефеете фава!
Марлен затолкала ему в рот еще пару инструментов, опустила спинку его кресла до лежачего положения и положила руку ему на грудь. И надавила.
– Признай, что он здесь не в лечебных целях, и я уйду, – сказал я.
– Пошел в задницу, Арт.
Кажется, мы попали в патовую ситуацию. Взгляд мистера Муфуфу метался от Марлен к зеркалу на стене, в котором отражался я за его креслом. Он понимал, что мне терять нечего. Его испуганные глаза беззвучно молили: «Пожалуйста, пусть она победит. Пусть она победит!»
– Повторяю, ты врешь. И теперь тебе уже никак не выкрутиться. Ты проиграла. – Как здорово было чувствовать себя победителем!
Марлен вдруг прищурилась, схватила щипцы, сунула их в открытый рот своего Муфуфу и обрушилась на первый попавшийся зуб. У Марлен кишка не тонка, что да, то да.
Однако здоровый зуб – это вам не сорняк в огороде. Он даже не шелохнулся. Марлен рванула снова, вскочив на ноги и отфутболив стул с такой силой, что тот прокатился по всему кабинету. Она вошла в зубодерный раж: уперлась ступней в кресло и расставила ноги для упора. И чем шире она их расставляла, тем выше задиралась ее короткая юбка. Длинные загорелые бедра обнажались все больше – и наконец мистер Муфуфу самым краешком глаза, но узрел то, ради чего пришел. Лоскутик белых шелковых трусиков обтягивал прелестный, пухлый венерин холмик.
Эта благодать раскачивалась прямо перед глазами любовника, и он впился в нее горящим взором. При виде мягкого, сладкого устьица он на миг забыл о щипцах, о насилии, о боли. Но Марлен тут же развеяла чары, издав короткий утробный рык. С ее последним мощным рывком наружу выскочил окровавленный клык. Это был зуб-гигант. Марлен сунула его мне в лицо, как военный трофей. И улыбнулась.
Муфуфу же глянул на зуб и отключился. Здорово посеревшая Лола пятилась к двери. Марлен развернула лампу и стала методично забивать кровавую дыру во рту любовника ватными тампонами, такими же белоснежными, как ее трусики.
– Лола! – рявкнула она. – Я не собираюсь торчать тут весь день. Передвинь запись в час тридцать на час. Тогда я успею нормально пообедать.
Я полез в карман, достал связку ключей, отцепил ключ от нашей с Марлен квартиры и швырнул в стерилизатор. Второе «удаление» в то утро оказалось куда менее болезненным, чем первое.
Я поведал эту историю Джули Тринкер, услышав ее предположение об измене мужа. Мы ехали в моей машине сквозь тьму куда глаза глядят.
– Теперь вам легче, солнышко?
– С чего бы? Оттого что с вами случилось что-то нехорошее? – Джули, похоже, очень удивилась.
По правде говоря, мне тоже было паршиво. Я никому раньше не рассказывал эту историю и теперь понял почему.
– Все ведь познается в сравнении. Знаете, когда говоришь себе: «Моя жизнь не сахар, но с ним я бы не поменялась»?
Я не смотрел на Джули, но почувствовал, что она отвернулась к черному окну.
– Тогда – общий жизненный опыт, – сказал я. – Вам не лучше от мысли, что вы не одна такая?
– Наоборот. Еще грустнее. – Джули хлюпнула, достала наглаженный носовой платочек, развернула, промокнула глаза и снова сложила его. – Мне теперь кажется, что все безнадежно. Я спрашиваю себя – в чем смысл?
В тот день Джули Тринкер не просто заглянула в пустой таз. Она заглянула в бездну, имя которой – отсутствие смысла жизни. Я честно пытался дать ей понять, что это далеко не всегда плохо и даже может быть хорошим знаком.
– Потеря смысла жизни – еще не конец, – сказал я. – Скорее начало.
– Начало чего? – выдавила Джули. – Полной бессмыслицы?
На некоторые вопросы нет готовых ответов. Вопрос о смысле жизни – один из них. Мой личный опыт многому научил меня по части бездн и пропастей.
Пока тебе нет тридцати, нежданная пропасть – это приключение. В нее можно соскользнуть по канату или ухнуть на «тарзанке». В пропасти можно даже устроить тусовку и сообща попробовать какое-нибудь новое зелье. Но если ты уже промахнул тридцатник… Гигантская воронка, что высасывает смысл из жизни, лишь вчера исполненной значения, – это кошмар.
Многие пытаются заслониться от бездны – воздвигнуть что-нибудь на краю, чтобы больше ее не видеть. Например, новый гараж или огромный гардероб индивидуальной конструкции. Когда мы с Марлен поняли, что живем на краю обрыва, мы купили заброшенную старую фабрику и с головой ушли в ее реконструкцию. Несколько месяцев мы выбирали новые краны и светильники, лишь бы не смотреть на растущую трещину у наших ног.
Если бы я не застал Марлен, когда она пыталась получить кое-что от мистера Муфуфу, мы наверняка перешли бы от попыток заслонить пропасть к попыткам заполнить ее. Так делают многие. Младенец –
