Я задрал голову, как делал тысячу раз. Ответа по-прежнему не было. Меня только чуточку замутило, как всегда в последнее время при взгляде на собственные творения.
– Она должна быть лучше, – сказал я. – Что-то тут недоработано.
– Как я тебя понимаю. – Томас достал носовой платок, который в его ладошках выглядел полотняной ресторанной салфеткой, и вы – сморкался.
Глаза у него были на мокром месте, он будто бы сделался еще меньше. Правду говорят, хандра заразна. Над нами висела неподвижная фигура. Так в музее висит скелет доисторического чудища, застряв на грани полета и небытия. Птеродактиль имени Павловой.
Мой гость уселся на пол, взял предложенный бокал вина и завел рассказ о своей жизни.
– Мою мать звали Хоуп,[7] – начал он. – Она была красавица. И высокая, ужасно высокая. Ты не поверишь, но когда мама делала себе «бабетту», самую модную прическу шестидесятых, она не могла ездить в машине со мной и папой. Прическа упиралась в крышу и сминалась. А мама у нас была модница и терпеть не могла ни малейшего изъяна в облике. Поэтому ей постоянно приходилось выбирать между прической и семейными поездками.
– И? – спросил я. – Что же она выбирала?
Томас пожал плечами:
– Я ее не осуждаю. В юности она попала в финал «Мисс Австралии».
– А твой отец? Выходит, это он был…
– Маленького роста? Нет. Папа был одним из самых высоких мужчин в мире. На голову выше тебя, Арт. Длина его ноги от бедра до колена занесена в Книгу Гиннесса. Самая длинная бедренная кость за пределами Африки.
Томас допил вино. Я плеснул ему еще. Для такого коротышки он здорово умел пить.
– Насчет меня медицина пока не уверена. Может, генетический сбой. Врачи ничего не объясняли, но мама всегда думала, что это из-за Мэрилин Монро. Она обожала Мэрилин.
– Мэрилин Монро? – Похоже, мне требовалось добавить выпивки. Да поскорей.
– Пятое августа 1962 года, – пояснил Томас. – Я родился в тот самый день, когда Мэрилин обнаружили мертвой в кровати. Мама сидела в парикмахерской, ей делали укладку. И тут по радио сказали про Мэрилин. У мамы сразу же начались роды. Я был недоношенный – всего двадцать шесть недель. На тот момент я оказался самым маленьким новорожденным в истории человечества. Сам много лет числился в Книге рекордов.
Он достал бумажник и показал старую, потертую вырезку из газеты. Под снимком сообщалось: «Младенец, рожденный в день смерти Монро, пережил первый месяц», а на самом снимке рядом с младенцем для сравнения положили расческу. Она была длиннее ребенка. Томас вместе со мной склонился над вырезкой – изумленный, словно видел впервые.
– Меня уже здесь можно узнать, правда? – без тени шутки спросил он. – По глазам.
И в самом деле, я бы его узнал. На другой фотографии двое высоченных людей стояли рядом с врачом в белом халате. У отца Томаса действительно были очень длинные ноги. Его бедро приходилось почти вровень со стетоскопом на груди врача. Мать Томаса была сказочно хороша: ослепительная блондинка.
– Короче, мама потом говорила: смерть Мэрилин принесла в мир столько горя, что сам Бог отвлекся от дел. Поэтому я и вышел такой маленький.
– Создателя отвлекли, когда работа была сделана наполовину?
Томас кивнул:
– Вроде того.
Он оглядел свои ладони, повернул руки тыльной стороной и продолжил осмотр – как будто мог обнаружить, что у него всего девять пальцев или что Всевышний забыл про ногти.
– Мысль красивая, но полная хрень, – сказал я ему.
– Знаю. Все лажа. Не хватало еще всерьез поверить в эту белиберду. Представь, в какой бы я был заднице.
– По-моему, Томас, тебе хочется услышать, что твоя мама не права, и хотя бы две веские причины – почему не права. Так?
– Это необязательно, Арт.
– Нет, ты послушай, – настаивал я. – Во-первых, с чего бы Богу так убиваться из-за Мэрилин?
– Она была невероятно хороша, Арт. Сказочная красавица. Перед ней никто не мог устоять. Джо Ди Мадджио, Артур Миллер, Кеннеди…
– Да-да, я в курсе. Но при чем тут это? Бог может получить любую женщину, если захочет.
– Ты прав, – задумчиво кивнул Томас и протянул бокал за новой порцией вина. – Прав на все сто!
– Видимо, твоя мама имела в виду, что за смертью Мэрилин стоит что-то большее. И дело не просто в том, что блондинку нашли мертвой в кровати. Мама имела в виду, что Бог, как и весь мир, оплакивал погибшую невинность в общем. Я правильно понял?
Томас сделал большой глоток.
– Возможно.
– Этот номер тоже не проходит, – не согласился я. – По-моему, Господь видел кое-что и покруче, в смысле утраты невинности. Взять хоть заварушку с Адамом и Евой. Ева разбила Адаму сердце. Сперла у него ребро и дала деру. Тут-то невинность и накрылась медным тазом. Уж если бы Бог решил бросить нас на произвол судьбы, то куда раньше. Его довела бы Ева.
– Вряд ли мама когда-нибудь об этом задумывалась.
– Именно. Но и это еще не все. – Я вошел во вкус и очень гордился своим следующим доводом. – Давайте спросим себя: а правда ли Мэрилин была вся из себя сплошь невинная? Да, не очень счастливая. Издерганная. Да, у нее явно назрела серьезная депрессия. Да, она была из Затраханных Жизнью, это верно. Но неужели она была настолько невинна, чтобы отвлечь нашего Всевышнего? Оторвать художника от святого дела – творения человеческого существа? Знаешь, друг, не хочу сказать о твоей маме ничего плохого, но, по-моему, она зря наехала на Бога.
Поначалу моя речь Томаса шокировала, но потом он запрокинул голову и захохотал. И смеялся еще долго.
А когда выпивка кончилась и забрезжил рассвет, я проводил Томаса до двери.
– Я мало что знаю о Боге, – напоследок сказал я. – Зато худо-бедно разбираюсь в художниках. Мне кажется, когда Бог создавал тебя, у него случилось озарение. Поэтому он сделал все быстро. Так бывает. Дон Маклин написал «Американский пирог» за двадцать минут, нацарапав слова на коробке из-под пиццы. Но никто же не ткнул его носом в писчую бумагу и не сказал, что великие песни пишутся дольше!
Томас качнулся ко мне, обхватил за талию и припал головой к моей груди.
– Спасибо, Арт! – Он обнял меня еще крепче. – Улог рядом с тобой форменный шарлатан. А вот ты – настоящий психотерапевт. Очень талантливый.
Он поднял голову и взглянул на меня, сияя. Он все еще обнимал меня, как ребенок обнимает мать после нежданного подарка.
– Давай завтра проведем первый большой сеанс! – предложил он.
Так я и обзавелся вторым клиентом, а заодно и учеником. Я больше не притворялся психотерапевтом. Для Томаса Корелли я им был.
15
Джули
Жизнь совсем кик пятно: над ней бьешься, пока они не исчезнет.
Сердце колотится у меня в горле. Я потеряю Хэла. Точно потеряю.
– Хэл, стой! Перестань! Не надо!
Субботним утром мы смотрели новую квартиру. Хэл всегда мечтал вложить деньги в недвижимость, поэтому мы часто проводили выходные в таких осмотрах. В здании велись последние работы; квартиры только что выставили на продажу. Кто-то любит ходить по автосалонам, кто-то обожает ярмарки гаражей. А Хэла хлебом не корми, дай только осмотреть новое жилье.
В пентхаусе на двадцатом этаже мы с ним были одни. Город лежал под нами полукруглой дугой, подернутый утренней дымкой. Слева океан. Справа горы. Хэл взахлеб восхищался всем этим, буквально
