— Выйди, — говорит Павлику Котя.
— Че-ево?!
— Она стесняется, — объясняет Котя. — Это как визит к врачу.
Павлик удивляется и выходит.
— Ну, что вы мне покажете? — усаживается за Степин стол Котя.
— Удава, — говорит Таня.
— Простите?
— Змею.
И смотрит на Котю неподвижными, ставшими вдруг другими, совершенно дикими глазами, потом ложится на пол и медленно к Коте ползет.
Из дома Левко доносятся звуки радио. Пугачева все еще поет:
Павлик спускается на первый этаж и выходит на веранду. Здесь тоже работает радио, но другое. Маша, стоящая с кистями у мольберта, слушает «Голос Америки». Сквозь треск помех пробивается голос с несоветским акцентом:
— Как передает наш сотрудник из Лондона, здесь опубликована статья, обвиняющая советского беллетриста Эрика Иванова в сотрудничестве с органами КГБ. Автор популярного сериала «Полковник Шерлинг» аккредитован в Лондоне как постоянный корреспондент газеты «Известия»...
Маша яростно размазывает краски по холсту. Почувствовав за спиной Павлика, она оборачивается:
— Теперь ты на меня настучишь, да?
— Кому? Про что?
— Всем. Что я слушаю «Голос Америки». Ну и стучи! Стучи! Можешь им сказать, что я их ненавижу! И ненавижу своего отца! И ненавижу советскую власть! Я все ненавижу!
— Понятно, — кивает Павлик и показывает на краски, хаотически размазанные по ее холсту. — А это у тебя что?
— Мой внутренний мир.
— Понятно.
— Что ты заладил: понятно, понятно. Ни черта тебе не понятно. Это абстракция. Изображение трагедии души.
— Твоей? — спокойно спрашивает Павлик.
— Каждого нормального человека. У каждого человека внутри своя трагедия.
— У меня трагедии нет, — честно прислушавшись к себе, сообщает Павлик.
— Врешь. Есть. Твой дед — сталинист, твоя мама — больна, твоя сестра сейчас там, наверху, трахается с моим дядей Максом, а он сорокапятилетний старик.
— Ну и что? — не понимает Павлик.
— То, что ты их всех ненавидишь.
— Мне их просто жалко.
— Ну тогда ты просто животное. Кто твой любимый герой?
— В смысле?
— Литературный. Мой — Гамлет. А у тебя кто?
— Граф Монте-Кристо.
— Кто-о-о?!
— Не в начале, когда он бедный, — объясняет Павлик, — а потом, когда богатый и делает со всеми чего хочет. Когда он типа бога.
А Пугачева по радио все повторяет:
Таня уже доползла до окаменевшего от изумления Коти и, прильнув к нему всем телом, обвивает его, неподвижно глядя ему в глаза.
Макс и Женя уже в постели, и все уже произошло, довольно быстро произошло, и теперь Максу еще сильнее, чем раньше, хочется поговорить.
— Если б мы жили в нормальной стране, — шепчет он в розовое Женино ухо, — я бы взял тебя сейчас с собой на театральный фестиваль в Англию. Представляешь — поездом через всю Европу, а потом паромом через Ла-Манш.
— Но с тобой едет твоя Лариса.
— Как артистка. Но уже не как жена. Я с ней не сплю с тех пор, как появилась ты.
— Честно?
— Клянусь. Когда мы оттуда вернемся, я ей скажу, что ухожу к тебе.
Изображающая удава Таня приближает свое лицо вплотную к Котиному и оскаливает зубы. И тут Котя не выдерживает и целует ее.
— Ты что делаешь? Я же змея!
Она отпрыгивает в сторону.
— Извини, — бормочет Котя. — Я понимаю. Я сволочь. Ты с Пашкой пришла. Но я тебя давно люблю. Уже полтора месяца. С тех пор, как увидел тебя в школе с Пашкой.
И эта Таня стала бывать у нас каждый день. Я сделал все, чтобы она не поступила во ВГИК, но она поступила в театральный, и на втором курсе они с Котей поженились. А Женя за Макса так замуж и не вышла.
Макс прощается с Женей в саду. Он целует ее глаза, руки, шею. У дырки в заборе она посылает ему последний воздушный поцелуй, раздвигает доски и пролезает на участок Левко.
И тут из кустов, с ремнем в руках, выскакивает ее дед.
— Ах ты курва! Семью позоришь!
Он пытается хлестнуть ее ремнем, но получается неловко и слабо, и Женя сразу же ремень у него отнимает.
— Ну кончай ты, дедушка, ради Бога!
— Боже мой, Василий Семенович! — мечется за забором Макс. — Ну что вы делаете!
— Мерзавец! Сгною! — кричит Василий Левко Максу. — Ты у меня в армию, сволочь, пойдешь служить! В Афганистан!
— Василий Семенович, мне уже поздно служить. Мне, извините, сорок пять лет.
— А девок топтать не поздно? — хрипит взбешенный маршал. — Значит, и под пули не поздно!
И Левко позвонил министру обороны Гречко. Макс, как и все штатские с высшим образованием, был лейтенантом запаса, и по закону его можно было призвать в армию. И Максу прислали повестку. Надо было его спасать. И папа начал спасать, и добрался до Брежнева.
За окном Кремль. У Степы на груди золотая звезда Героя. У Брежнева пять золотых звезд. Лицо у Брежнева отечное, рот полуоткрыт, глаза смотрят мимо.
