Драгоценнейшая древесина! Сейчас я вам, Михаил Сергеевич, насчет этого докладную, и… хватит! Ей-богу, хватит!
— Ей-богу, хватит, Костылев! — внезапно оборвал его Токарев. Брезгливая гримаса скользнула по его лицу. — Неужели вам не надоело болтать?
Костылев замер:
— Как болтать?
— Языком! — сухо ответил Токарев и приказал: — Давайте в контору!
— Это… мне? — из рук Костылева, глухо гремя, повалились не нужные теперь бруски.
— Вы что, не поняли? — прищуриваясь, спросил Токарев.
— А ему, Шпульникову, тоже? — Лицо Костылева серело. На лбу, на пожелтевшем носу мелко выступил пот.
— Нет, — отрезал Токарев. — Ему не тоже. Пошли, товарищи! — Он быстро зашагал к выходу…
— Сволочь! — просипел Костылев прямо в растерянное лицо Шпульникова.
Тот молчал, опустив руки. Остекленело глядел на ворох брака.
7
Костылев пришел к директору несколько приободрившийся, приготовив про запас кое-какие оправдательные доводы. Токарев молча показал ему на кресло. Костылев сел, покосился на Ярцева, на Гречаника и заерзал: разговор с глазу на глаз с директором устраивал бы его больше. По насупленным бровям Токарева, по лицам парторга, главного инженера, Тернина он понял, что дело дрянь.
Токарев начал без обиняков:
— На что мне начальник, цеха, который никого не учит? — Он глядел на Костылева в упор, а тот поспешно перебирал в голове припасенные доводы.
Помешкав с минуту, Костылев произнес:
— Поверьте, Михаил Сергеевич, работа с этим… со Шпульниковым — целая промблема. Ну не воспринимает человек. Вот Озерцова и Любченко…
— Гадкий, бесталанный Шпульников! Воплощение бездарности, — с сочувственной иронией закивал Токарев. — Как он подвел вас!.. Александр Степанович, дайте расчеты. Вот смотрите, Костылев.
Костылев приподнял голову. На директорском столе лежала какая-то бумага с — цифрами. Недавно Гречаник по совету и просьбе Ярцева проверил сменные задания начальника цеха, начиная с августа. Нормировщики подсчитали трудовые затраты по сменам. Оказалось, Озерцова работы сдавала чуть не в полтора раза больше Любченки или Шпульникова, если даже считать дни, когда не могла вытянуть раздутое задание. Даже после, когда Костылев несколько изменил тактику, смены Озерцовой и Любченки делали больше Шпульникова на целую треть.
— Хорошая нагрузка пошла им на пользу, — попытался вывернуться Костылев, когда Токарев назвал цифры.
— А вот это как? — Токарев назвал еще цифру: трудовые затраты в смене, которой до приезда Тани руководил сам Костылев. Они были куда ниже, чем в остальных сменах.
— Это… это… э-э… — замямлил Костылев.
— Что?.. Тоже промблема?
— Легкая жизнь за счет других, — заметил Ярцев.
— Я руковожу всеми сменами, я начальник и отвечаю за все, — нашелся наконец Костылев. ― Их успехи — мои успехи, их неудачи — мои…
― Хватит паясничать! — Токарев тяжело опустил руку на стол, — И выкручиваться хватит. Все! Крупинки вашей нет в делах двух ваших мастеров — Любченки и Озерцовой, крупинки!.. Слышите?.. Разве только — камни, что вы бросали им под ноги! Кого обмануть хотите? Токарева? Гречаника? Ярцева? Тернина?.. Кого еще? Вам удалось бы это, кабы обманывали каждого поодиночке!
К столу Токарева подошел Ярцев. Он оперся о стол обеими руками и подался вперед.
— Знаете, Костылев, как поступают с солдатом, если он вдруг начал стрелять по своим? Не смотрите на меня так, вы именно стреляли по своим! Да-да! Я не знаю, где вы теперь будете работать, только догадываюсь, что где-то все равно будете. И хорошо, если б вы подумали, сами попробовали понять, на чем вы просчитались. Это очень важно для вас в будущем.
Глаза Костылева беспокойно заметались: он понял — решается, да нет, решилась уже его судьба. Его увольняют…
— Так вот, Костылев, — медленно проговорил Токарев по-прежнему с чуть брезгливой гримасой.
— Михаил Степаныч… простите… Михаил Сергеевич, — путаясь и делая скорбное лицо, забормотал не на шутку перепугавшийся Костылев, — прошу вас… несколько слов наедине…
— Мы и так наедине, — ответил Токарев, — вы и представители коллектива, который вы пытались обмануть.
— Я прошу вас… — проговорил Костылев тускнеющим голосом.
— Ну хорошо. Товарищи, оставьте нас на минуту.
Когда все вышли, Костылев заговорил, почти приникая к столу, возле которого сидел:
— Одна просьба! Вам она ничего не стоит. А я, а мне… Дайте возможность… по собственному желанию… Я прошу.
— Так же, как ушел мастер-изобретатель Серебряков?
Это было последним, сокрушающим ударом. Костылев весь как-то сплющился, втянулся в кресло, как улитка в раковину, стал маленьким и сгорбленным.
— Боюсь, Костылев, что уйти вам придется по собственному нежеланию работать с людьми, с коллективом. — Токарев встал. — У вас еще что-то ко мне?
— Я прошу вас… Очень прошу! — взмолился Костылев. — Вы не теряете ничего, а мне надо работать! У меня семья! Михаил Сергеевич, я…
Он упрашивал, уговаривал, обещал что-то, порою даже не вслушиваясь в то, что говорил. Терял мысль, смолкал и начинал снова…
Дверь открылась. За нею стоял Ярцев, из-за плеча которого выглядывало унылое, помятое лицо Шпульникова.
— Можно, Михаил? — Ярцев переступил порог. — Пока ты не кончил разговор, дело есть. Пройдите, Шпульников.
Шпульников вошел. За ним прошли в кабинет все.
— Говорите, Шпульников! — сказал Ярцев.
Шпульников стоял посреди кабинета, беспокойно озирался, косился на Костылева… Его привел сюда страх. Он знал: конечно, Костылев наговорит на него, обольет грязью. Кто-кто, а Шпульников-то своего начальника знал куда лучше, нежели все остальные. Так пускай же и Костылев знает его, Шпульникова! Он только что признался Ярцеву в том, что скрывал больше года, рассказал историю новиковской фрезы. Сейчас, промаявшись с минуту и непрестанно скобля щеку, он рассказал это еще раз Токареву.
— Уговорил он меня, умаслил… — Шпульников пучил глаза, облизывал пересыхающие губы и почему-то косился на затворенную дверь кабинета, избегая взгляда Костылева. — Деньги пополам обещался поделить… Вот. Ну, а я материально тогда неважно… вот. Ну и вот… А сам сто рублей с премии отвалил да на них же и водки купить заставил…
— Ложь! Клевета! — хрипло крикнул Костылев и вскочил. — Это мое!.. Я…
— Тихо! — Токарев ударил по столу зажатым в кулаке карандашом. — Садитесь, Костылев.
Ярцев распахнул дверь кабинета и позвал:
— Товарищ Новиков!
Илья, растерянный и сконфуженный, вошел. Это Ярцев распорядился послать за ним, едва узнал от Шпульникова об этой истории.
— Я у главного инженера тогда был, — взволнованно говорил Илья, — да только доказать-то чем? А этот, — кивнул он головой на Костылева, — пригрозился из цеха выгнать. Я и утих… Досыта уж навыгоняли
