У трехэтажного дома контрразведки тихо. Большущие окна завешаны шторами от солнца. Только Ной подошел к парадному подъезду, как дверь распахнулась – вышел казак с карабином наперевес, при шашке, в гимнастерке, русочубый, зыкнул:
– Па-асторонись!
А вот и арестант со связанными руками – концы бечевки болтаются. Вот она, преисподняя сатаны!..
Каргаполов встретил хорунжего Лебедя по-братски, обнял за плечи, похлопал пухлыми ладонями по лопаткам, усадил в мягкое кресло и тогда уж вернулся за свой массивный письменный стол с двумя телефонами, где он только что закусывал бутербродом из серого хлеба с чухонским маслом, запивая жиденьким чаем вприкуску с сахаром. Пожаловался, что у него нет времени даже пообедать.
– Трудное, ох, какое трудное время, хорунжий! – тоненько верещал Каргаполов. – Как служба? Настроение казаков?
– Служба как служба. Настроение доброе, не жалуются.
– Славно, славно! Ах, как это хорошо! И Сибирь может вписать свою страницу в историю уничтожения большевизма! Ах, как это славно, – умильно вибрировал бабьим голосом Каргаполов, и блинообразное лицо его с маленькими свиными глазками расплывалось в улыбке. – А я, видите ли, побеспокоил вас вот по какому вопросу. Подхорунжего Коростылева знаете? Угу. Не скажете ли, при каких обстоятельствах чешские офицеры избили его в вагоне? Ах, вот что! Приняли за большевика? А вам не кажется, хорунжий, что избиение было злоумышленным? Чешские офицеры, надо сказать, наглеют! Воображают себя верховной властью, как будто без них ничего бы не произошло в Сибири. Как вы думаете?
– Того не могу сказать.
– Чего не можете сказать?
– Про чехов и словаков.
– Не понимаю. Уточните, любезный.
– Чтоб они за большевиков были.
– Помилуй бог! Разве я сказал, что они за большевиков? Еще чего не хватало! Но нельзя, господин хорунжий, раболепствовать перед ними. А вы, похоже, служите только подпоручику Борецкому. Всего- навсего подпоручику! Как же вы так, а?
– Как прикомандирован к первой маршевой роте, потому и служу, следственно.
– Разумеется, разумеется, – кивнул лысой головой Каргаполов, и чубчик его пепельных волос, скудный остаток былой шевелюры, прилаженный на лысину, свалился на лоб; хозяин тут же водворил его на место, притиснув ладонью, а потом взялся за бутерброд, старательно дожевал, собрал с листа бумаги рассыпанные крошки, и в рот себе. На мятом лацкане поношенного пиджака – пятна, узел черного галстука съехал набок, да и воротничок сорочки не блистал белизною. – Но, как вы помните: кесарево – кесарю, а божье – богу. И если для вас подпоручик Борецкий в некотором роде кесарь, то ведь и господь бог существует.
– Само собой.
– Вот именно! – Каргаполов вышел из-за стола – коротконогий, пузатенький, в черных тусклых сапогах, прошелся животом вперед по обширному кабинету с окнами под потолок, потянулся, поглядел на улицу. – Само собой!.. Ну, а если это именно так, служить должны богу, как никак, не кесарю. А вашим богом, думаю, являются не чехи, а мы, русские! Сибирское правительство. Не так ли?
– Так, – кивнул хорунжий.
– Вот видите! Ну, а поскольку вы находитесь в тесном контакте с чешскими и словацкими офицерами, и они вам доверяют, информируйте нас обо всем, что происходит в их эшелоне, и особенно среди офицеров, где вы званый гость. Хи-хи-хи! Дружба дружбой, а служба службою. Верно?
Ноя подмыло: «Экая сволота. Своим аршином, да по моей хребтине!»
– Ну, как? Вы согласны, я думаю? – гнул свое Каргаполов, расплываясь в улыбке.
– Не по плечу.
– Как, то есть, не по плечу?
– В разведке не служил,
– Какая разница?
– Большущая, господин подполковник. Душу надо иметь в другом сложении.
– Но мы же не можем, поймите, быть в полнейшем неведении относительно чехов?
– Само собой – не можете.
– Ну вот видите! – Каргаполов снова двинулся по кабинету. – Нам стало известно, что одиннадцатого июля в девятом часу вечера поручик чешской разведки, комендант Красноярска Брахачек с тремя стрелками пригнал из Ачинска одиннадцать большевиков и среди них пять женщин. Где они их держат? Кто ведет допросы? Какая система дознаний? Для нас это очень важно.
– Того сказать не могу.
– Ваши же казаки оцепили перрон, когда чехи снимали с поезда арестованных!
– На перроне дежурил урядник Синцов. Говорил про арестованных, а куда их дели – того не знаю.
Каргаполов и так и эдак подкатывался к тугому хорунжему, но ничего не выудил, как из колодца, в котором отродясь не водилась рыбка. Рассердился.
– Так вы что же, воображаете, что Гайда защитит вас за дела в Гатчине?
Это уже иной коленкор!
